-------------------------- 1 ЛЕШАКИ И ДРУГИЕ ЖИТЕЛИ

На том самом месте, где ты сейчас сидишь с книжкой, стоял когда-то густой лес без конца и без края. Много в нем было всякого зверья, какого сейчас уже на свете не водится. В стороне от дороги лесные разбойники кричали петухом, чтобы путники думали, что там жилье и спешили прямо к ним в руки.

А если не было здесь леса, значит, была степь больше, чем море. Ходили по степи дикие быки - туры, - каждый высотой со слона. Три недели можно было идти и так и не встретить человека, разве только увидеть дым от палаток кочевников, которые никогда не селятся на одном месте, а поживут, погрузят палатки на тележки и покатят дальше.

А не степь и не лес, тогда стоял тут терем деревянный. Над входом была вырезана голова петуха, чтобы не влезли злые духи, под крышей и над окнами красовались деревянные солнышки, берегшие дом и его обитателей от голода, бед и болезней.

Было это тысячу лет назад, когда жив был богатырь Илья Муромец. И все другие богатыри совершали тогда свои подвиги и сходились на пир и отдых за столом у великого князя Владимира Красно Солнышко. Что теперь написано в книжках, тогда было правдой. Больше всего боялся народ набегов степных кочевников, которые, грабили города, жгли дома и уносились обратно в степи. Страшнее кочевников был только Змей Горыныч, воровавший из деревень красных(1) девиц.

Во всяком деле надо было просить помощи у разных богов, которых скрывалось в природе великое множество. Хорошее было время.

Люди тогда сами придумывали детям имена. Если хотели, чтобы мальчик стал сильным, называли его Медведем или Вепрем (диким кабаном). Если желали девочке легкого, веселого нрава называли Веселой или Смеяной. Могли назвать Всеведом - чтобы умным рос и много знал. Чтобы получил славу большую, овладел ею - называли Владиславом. Если малыш не спит, верещит и хнычет - будет Верещагой или Звонилом. Если просыпается раньше всех - Будила. Если третьим родился - Третьяк. А если малютка балуется слишком много, то могли и Безобразом назвать. Были и такие имена: Курнос, Копыто, Ухват, Лягушка, Кляча, Невежа, Злобыня, Недомысл.

Имя у Веприка было хорошее: большое и сильное, - но сам он пока на вепря, дикого кабана, не очень был похож: тоненький, светловолосый - весь в мамку, а не в силача-отца.

Веприк сидел на медвежьей шкуре, грелся на позднем осеннем солнышке и глядел на батяню, который кривлялся перед детьми, рычал, раскачивался: изображал, как убивал медведя. Медведь этот, огромный, черный, был баловень: полгода безобразничал вокруг деревни: драл у людей коз и пугал коров. Пришли люди к веприкову батяне: что ж ты, Тетеря, сидишь, как неродной, зловредный зверь твою деревню разоряет, давай собирать охоту.

Есть в деревне и другие охотники, конечно, но против веприкова батьки они, как те козы против того медведя. У Тетери и отец был охотником, и дедушка, а прадед тот вообще в лесу жил в земляночке. И весь их род, говорят, из леса пошел. Такое раньше случалось: рассердились лешие на одного из своих и наказали его, выгнали к людям. Или заметил молодой лешак красну девицу и увязался за ней в деревню. Вот и зовут теперь всю Тетерину родню Лешаками. У Лешаков ребята все даже говорить поздно начинают, а пять лет только рычат по-звериному да чирикают, как птицы.

А про Тетерю люди говорят, что в лес он идет, белок не бьет: рыси ему белок сами приносят, оказывают уважение. Сколько хочешь несут - и белок, и зайцев, и соболей, и фазанов. И на рысей он капканов не ставит: кабаны за него рысей добывают и на санки Тетерины складывают. И на кабанов ямы с кольями не роет: медведи ему кабанов ловят. Правда или нет, а без полных санок веприков батька никогда домой не возвращается. С ним, если кто поссорится, начинает его дразнить: Тетеря, да ведь ты колдун, вредный человек, колдуешь ведь, скажи по совести... А как что случится, так разговор сразу другой: чего сидишь, как неродной, вставай Тетеря, спасай деревню...

Тетерев на медведя пошел, но больше с собой никого не взял. Велел не мешать. Взял острую рогатину, ночью ушел, рано утром вернулся с добычей. Ничего удивительного.

Дед его и без рогатины обходился. Как увидит мохнатого, давай с ним обниматься, пока не раздавит.

Батяня все показывал, как он к баловню за деревьями подбирался, а тот мордой водил, не мог никак понять, что за беду ветер носит. Веприк язык прикусил, чтобы не смеяться: большой уже, девятый год, сам охотник. Зато сестренка Дуняшка хохотала вовсю, хотя и не понимала ничего. Смешной татка. И ребята другие смеялись, и все соседи.

Веприк перевел взгляд с батяни-скомороха на холмы за деревней: высокий, повыше и тот, на котором лес. С другой стороны от деревни тоже был лес, но неинтересный: березовый, светлый, только девкам ягоды собирать. А дальний лес - вон он, на пригорке, как на гуслях нарисованный: летом - зеленый, осенью - пестрый, зимой - белый с черным, весной - прозрачный, красноватый, с зелеными елками. Туда только за настоящей добычей и ходить.

Батянька его в лесу многому уже научил. Хорошего охотника сразу, как родился, учить надо, чтобы хороший был. Человеку в самом начале много дается: ум у него человеческий, нюх - как у щенка, слух - как у лисенка, шкура, как у медвежонка, а сердце - как у вепря, отважное. А пока вырастет - все растеряет, хорошо, если ума чуть-чуть останется. Тетеря сына все в лесу нюхать и слушать заставлял, чтобы не слабели умения. В любое время мальчишку в одной рубашечке с собой водил. Шутят в деревне, что колдун Тетеря, так они не видели еще, как он, встав на четвереньки, след звериный нюхает. И Веприк, волчонок, с ним на пару.

Батяня старался-старался, да и перестарался: громко зарычал по-медвежьи и напугал Дуняшку. Она перестала смеяться и заревела. Батяня подхватил ее на руки, а Дунька из вредности заревела еще громче. На детский плач из избы выбежала маманя и только собралась заругаться на Тетерю, как он и ее сгреб, сунул обеих под мышки и раскрутил. Смеяна захохотала и Дуняшка вслед за ней. И соседи, бездельники, рады представлению. "Хуже маленького," - хмурясь, подумал Веприк про батяню и тут Тетеря двинулся прямо на него. Веприк попятился и повернулся, чтобы удрать, но крепкие отцовские зубы уже защелкнулись сзади на вороте веприковой рубашки.

"Тетеря, порвешь," - сердито крикнула Смеяна (зашивать-то ей), но тут представила, как висит у мужа под мышкой, а сама командует, и снова засмеялась.

"Татка, отстань! Хуже маленького!" - завопил Веприк, а зрители чуть не попадали от хохота. "Это все из-за мамки, - печально думал Веприк, вздернутый за шкирку в воздух, как котенок. - Ругает нас мало. Батя озорник и я таким же вырасту. Эх!"

Перед глазами мелькнул расписной лес на пригорке и тут Веприк заметил четверку темных лохматых страшилищ, выскочивших из лесу и припустивших в сторону деревни. Страшилища унеслись в овраг и быстро выскочили уже на новом холме, ближе к домам. Шерсть на них топорщилась, толстые руки махали по сторонам, а за спинами вилось какое-то темное облако, словно гости горели без огня. "Ведь это лешие! - понял Веприк. - Лес горит, лешие разбегаются. К нам бегут, злая сила!"

- Лешаки бегут! - заорал он, что было сил. Все вокруг разом притихли, а Тетеря от неожиданности уронил жену из-под мышки.

Косматая четверка резво проскочила через бугор, снова скрылась в овраге и явилась на ближнем холме, как на скатерти, на всеобщее обозрение.

- Бортники это, - смущенно сказал Веприк. - Медоходы.

Все снова начали смеяться и Веприк вместе с остальными. У него как камень с души упал: перепугался он не на шутку, когда леших увидел.

Компания бортников была самой шумной в деревне: два брата: Бобр да Бобрец, отец их и еще дедушка. Бортники ходили в лес за медом, искали дупла диких пчел. Для защиты они обматывали тело и голову старым тряпьем, корой и соломой. Помогало плохо, пчела себе всегда дырочку найдет. Зато можно понадеяться, что при виде такого чучела она умрет со страху. Или со смеху.

Медоходы уже подбегали к деревне. Впереди всех несся дедушка Пятак Любимыч, самый опытный медовик.

- Держите их, мужики! Держите их, бабы! - завопила вдруг соседка Матрена. - Опять пчел в деревню ведут, покусают деток!

Она кинулась навстречу страшилищам, а деревенский люд поспешил за ней - поглядеть, как Матрена одна оборонит деревню от четверых стремительных бортников.

Дедушка ловко юркнул у Матрены между рук и убежал к общественному пруду, зато сын его Добрило врезался в защитницу и упал в обнимку с ней на траву. На голове его красовался соломенный колпак до подбородка, вот Добрило и несся, не разбирая дороги. Его сыновья, не задерживаясь, перескочили через них и убежали за дедушкой Пятаком Любимычем. Пчелы растерялись: некоторые полетели к пруду за дедушкой, некоторые закружились над толпой.

- Пусти, Матрена! - кричал Добрило, вырываясь. - Злая баба!

- Ступай назад в лес! - пыхтела Матрена. - Житья от вас нету... А ты куда смотришь?! - закричала она на мужа своего Чудорода, неосторожно попавшего в первые ряды зрителей.

- На тебя смотрю, Матрешенька, - подхалимски отвечал Чудя, не трогаясь с места. - Красавица ты у меня, лебедушка! На руки твои ловкие, ноженьки быстрые...

- Ты на Добрю гляди, а не на меня! - велела Матрена. - Как он жену твою убивает.

И она ловко стукнула Добрилу по лбу.

- А на него, безобразника мне и смотреть неохота, - объявил Чудя, которому совсем не хотелось вступать в бой с противником в два раза тяжелее и шире себя. По размерам Добриле как раз подходила Матрена. - Даже и рядом стоять противно! Одна беда от него, пчел в деревню водит... Матрешеньку мою уронил... так его, мни его, супостата, за волосы хватай!

- Ну, погоди у меня, - проворчала Матрена, поймав за ногу, не успевшего уползти Добрилу.

- Ну, погоди, Добрило! - подхватил Чудя. - Мы вот тебя!..

- Это она тебе, а не мне сказала, - сообщил бортник, оказавшись неизвестно каким образом сверху соперницы. Задавленная Матрена под ним возилась и сердито жужжала, как чудо-пчела.

- Матренушка! Березонька белая! Ты кому погодить велела? - сладким голосом полюбопытствовал Чудород, заглядывая под Добрилу и тут же пугливо отступая.

- Ой! - крикнул вдруг кто-то в толпе, укушенный пчелой.

- Ох! - взвизгнул Добрило, схватившись за щеку.

- Ай! - заплакала тонким голосочком девчонка.

Добрило вскочил с Матрены и унесся за товарищами к пруду.

- Ой! Ай! - передразнила Матрена, вставая на ноги и с недружелюбием глядя на односельчан. - Будет вам сейчас и "ой" и "ай", растяпам. Напустили поганцев в деревню!.. Ох! - воскликнула она и затрясла ужаленной рукой.

- По домам, ребята! Прячемся! - загалдели односельчане.

Улица быстро опустела.

- А куда ж все подевались? - спросил Добрило, окунувшись в пруд.

Все четверо медоходов стояли мокрые по пояс в воде и стучали от холода зубами.

- Домой побежали от пчел прятаться, - ответил Бобрец.

- А мы-то? Чего ж мы в воду полезли? - спросил второй брат.

- По привычке, - с гордостью объяснил дедушка. - Мы-то бортники! Бортник всегда знает, где от пчелы лучше прятаться... ну, вылезаем, что ли?

- Вы идите, а я еще постою немножко, - решил Добрило. - Запарился что-то.

Он громко стукнул зубами от холода и насупился.

- Ой, как батя Матрены-то боится! - обрадовался Бобр. - Чудиной-то березоньки!

- Вылезай, не бойся, мы тебя обороним, - сказал Бобрец.

- Оборонили уже, - проворчал Добрило, понурив широкие плечи, с которых ручьями стекала вода. - Пролетели мимо, как гуси-лебеди, бросили отца родного, старенького, на съеденье змее ядовитой, трехголовой.

- Ага. Семиголовой, - уточнил Бобр.

- И семиногой, - хихикнув, подсказал Бобрец.

- Матрена идет! - крикнул дедушка.

Троих бортников словно ветер сдул назад в воду, а дед принялся хохотать и дразнить их с берега. Радовался он недолго, мокрые сердитые родственники погнали его по улице домой и селение ненадолго затихло, готовя себя к большому празднику и угощению после сбора урожая.

(1) В древности слово "красный" означало не только цвет, но еще значило "красивый, прекрасный"

-------------------------- 2 ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ПРАЗДНИКУ УРОЖАЯ

Смеяна лебедушкой проплыла перед Тетерей: хвалилась новой рубахой. Рубашка - длинная, до пят, на рукавах, горле и от низа до колен украшенная хитрой вышивкой с квадратами, обозначавшими богатые поля, засеянные пшеницей. Поверху Смеяна наденет красную юбку, чуть покороче рубашки, чтобы узоры на подоле видны были, покроет голову и плечи алым платком и пойдет на праздник: мать-сыру землю благодарить, богам подарки дарить.

Смеяна повела станом и из-за нее выплыла еще уточка: Дунька, тоже в новой нарядной рубашонке и даже в настоящей юбочке. Маманька-мастерица, как задумает обновку, ни спать ни есть не будет, пока не сошьет. Муж у нее даже в лес весь в узорах ходит: круги, крестики да ромбы - чтобы солнце всем светило и урожай поспевал, уточки - чтобы реки не мелели, звери - чтобы ловились хорошо и берегли ее Тетереньку от беды, женские фигурки - чтоб ребятки рождались и росли здоровыми. А уж Дунька всегда такая нарядная! Женихи уже приходили. Богатыри. Один долго упрашивал, чтобы Дунечку жить к ним отпустили, обещал не бить, не ругать, кормить Дунечку блинами - пока мать его не нашла и домой не унесла.

- Куда ж ты девчонку с собой тащишь? - удивился Тетеря.

- Или мы зря наряжались? - строго спросила Смеяна, а Дунька нахмурил на отца белесые тонкие бровки и запихала подол юбочки в рот, сколько вместилось. - Пускай отнесет пирожок Ладушке.

Лада для Смеяны среди богов и богинь - самая любимая: она приносит любовь, красоту, счастье, помогает женщинам рожать, растит зерно на полях и овощи в огородах. Есть у Смеяны для Лады еще работа - за детьми следить: раз уж помогает им на свет появиться, так уж не велика беда поохранять их немножко, пока не вырастут, чтобы не болели, с деревьев не падали, в лесу не терялись, в речке не тонули.

Тетеря залюбовался красавицей, поднял доченьку на руки. Она оставила в покое юбчонку и принялась пробовать на зубок веревочку на таткиной рубахе: не вкуснее ли?

У двери стукнули и в избушку вошел староста Пелгусий. Дуняшка оживилась, закряхтела, наморщила личико и скособочила рот, изображая Пелгусия, чтобы порадовать гостя. Личико у нее получается очень похожее, но довольно противное, так что староста совсем не обрадовался.

- Чего сидишь, Тетеря? - сердито спросил он. - Ребята уже костры разложили.

По русскому обычаю, если Тетеря добыл медведя, значит сыта будет вся деревня - даже если бы не настал конец сбора урожая, который всегда отмечался великим пиром.

Тетеря вынес старосте глубокую миску с медвежьей кровью - для подношения богам.

- Миска-то деревянная, - закапризничал старик. - Да вон - с трещинкой. Хорошее подношение: на тебе, боже, что нам негоже... Я у вас глиняную мисочку видел с ободочком, новую... Вредный ты человек, Тетерев, богов наших не уважаешь. Никого не слушаешь, живешь отдельно, в лес ходишь, чего там делаешь - никто не знает...

- Не, никто не знает! - не выдержал Тетеря, пытавшийся до этого молча всунуть старосте треснутую миску. - Не охотиться же я туда хожу.

- Все равно ведь миску-то разобьешь, - сказала старосте Смеяна, которая, хотя и чтила богов, а тоже пожалела хорошую посуду.

- Разобью, не разобью, а вам откуда знать? Может, и не разобью! - не сдавался Пелгусий. - А ты Тетеря не боишься никого. Перуна ты не боишься и молний его и грома небесного, Даждьбога ты не боишься...

- Чего мне Перуна бояться, - с досадой сказал Тетеря, вытаскивая миску с ободочком. - У меня Пелгусий есть, староста наш. Страшнее никого не бывает.

Переведя дух после обвинительной речи, Тетеря взял сына и пошел на улицу за санками: везти сырую медвежью тушу в березовый лес, где обычно устраивали деревенские праздники и где в священном круге приносились жертвы, то есть подношения богам.

У домика на шестах была растянута шкура.

- Прости, хозяин, - проговорил Тетеря, трогая безжизненную лапу. - Спасибо за мясо, за сало, за шкуру.

-------------------------- 3 БЕДА НА ПРАЗДНИКЕ

Деревня Березовка врастает одним концом в светлую березовую рощу. Здесь и праздновали сельчане все свои веселые дни. Здесь же было и священное место: старый дуб посреди пустой полянки. Возле дуба стояли в кругу деревянные столбы с вырезанными на них лицами главных русских богов: Даждьбог (солнце), Перун, повелевающий громом и молнией и помогающий воинам в битве, Лада, богиня плодородия и любви, мохнатый Велес, бог домашнего скота и лесного зверья и Стрибог, хозяин ветров.

Лица резал Чудя, поэтому все боги получились немножко похожими на Матрену.

День уже закачивался, огненный щит Даждьбога начал темнеть и опускаться все ниже. Возле идолов, деревянных богов, возился Пелгусий. В небольшом отдалении уже зажглись два больших костра и народ с удовольствием окружил их, спасаясь от прохлады осеннего сырого воздуха.

- Хозяин мохнатый, ведмедь-то, попался в капкан, да перегрыз себе лапу и ушел на трех ногах, - слышался голос. - Ну, мужик думает, хоть лапу съедим. Сварили они лапу. А ночью слышит мужик: как будто ходит кто-то у дома. И как будто деревяшка стучит. Ну, он и вышел во двор, а тут медведь этот, а вместо одной ноги у него деревяшка. "Отдавай, говорит, мужик, мою ногу..."

Тут раздался тихий бабий писк: рассказчик для страха ущипнул кого-то из соседок за ногу. Вслед за этим пискнул и рассказчик: слушательница, видимо, оказалась не из робких и тоже его ущипнула. Люди вокруг костра засмеялись, но в кустах на опушке неожиданно что-то завозилось, послышался треск и тяжелые шаги. "Ой, батюшки! Чур меня! Медведь! Медведь!" - заволновались у костра. Из зарослей вышел улыбающийся Тетеря, за которым на связках веток ехала разрубленная на большие куски медвежья туша. На туше ехал Веприк, хотя и должен был толкать санки: ничего батяня целого медведя аж из лесу притащил, небось, не упадет.

- Ах ты, разбойник, напугал как! - закричали на Тетерю. - Лесовик здоровый, кустами трещит, как топтыга ломится! Поглядите на него, ребята, улыбается, разбойник! Он ведь нарочно нас пугал!

- Нарочно! Нарочно, Тетерька пугаешь!

- Ты бы хоть назвался, молчун! Чего молча идешь?

- Да! Ты, как вечером ходишь, так не молчи! Ходи и говори: я - Тетеря, я - Тетеря, я - Тетеря!

Смеяна, высокая, нарядная, подходила к поляне вместе с подругами. Она и Дуняшку несла. Женщины смеялись и хвалили дуняшкину юбочку. Девочка видела, что ею любуются и ехала очень довольная.

Конец сбора урожая - не то что таинственные ночные весенние праздники. Отмечают его при светлом солнышке, чтобы оно видело, как народ весел и благодарен, хотя и засиживаются часто далеко за полночь. Окончание работы в поле празднуют все вместе, и взрослые и дети, пируют несколько дней, украшаются венками из колосьев, пляшут на полях, благодарят богов, приносят им хлеб, молоко, мед - все то, что с их помощью собрали и запасли на зиму.

Завидев мужа, Смеяна опустила дочку на землю. Дунька заулыбалась тяте, но глянула в сторону и обо всем забыла от восхищения: неподалеку сидел Добрило, красуясь тремя распухшими пчелиными укусами под левым глазом, а под правым - синяком. Добрило по дунькиному мнению был на деревне самым вкусным мужиком. Он достал из тряпочки кусочек пчелиных медовых сот и Дунька, забыв про татку поспешила к бортнику, для скорости встав на четвереньки.

От костров уже слышался запах готового мяса, но прежде, чем начать есть, необходимо было угостить богов.

Девушки надели на деревянных богов венки из хлебных колосьев и Пелгусий при общем внимании начал бросать в костер и раскладывать перед идолами их долю в общем пире. Перуну он помазал губы медвежьей кровью, потом так же "покормил" звериного бога Велеса, оставшуюся кровь вылил в землю, а глиняную миску с синим ободочком тут же расколотил у подножья идола со словами "Вот как пусть наши горе да беда разбиваются, подальше разлетаются!". Тетеря переглянулся с женой, сморщил лицо и скособочил рот. Чтобы остальные боги не обиделись, им намазали рты медом. Люди завели праздничную песню и принялись подбрасывать в костер съестные подношения, выкрикивая разнообразные просьбы к богам. Главным образом просили здоровья и помощи в делах на ближайшее время: хорошо продать горшки, выдать замуж дочку, поскорее вылечить больную ногу, чтобы корова родила телочку... Смеяна крикнула "Хочу, чтобы меня муж любил!" и засмеялась. Тетеря сказал "Хочу, чтобы меня жена любила."

"Как на острове Буяне стоят столы дубовые,

Столы дубовые, скатертью покрытые,

Как на тех столах на той скатерти,

Лежат подарки богатые,

Как за теми столами, за дубовыми,

Сидят гости дорогие, ненаглядные... " - тянули хором березовцы.

Смеяна дала Дуне пирожок с печенкой и подтолкнула ее к священному кругу.

- Иди, отдай дедушке.

Дуняшка потопала к Пелгусию, спрятала за спину обсосанный кусок пчелиных сот, чтоб не отнял, и нехотя протянула пирожок. Старик погладил девочку по головке, забрал подарок и... тут он завопил так громко и жалобно, словно пирожок за палец его укусил.

- Пирожок откусанный! - кричал Пелгусий. - Ах, озорница! Обжорка! Вот Перун тебя синей молнией! Вот Даждьбог тебя копьем огненным да и щитом сверху! Вот я тебя крапивой!

Пелгусий проворно нагнулся, ойкнул, схватился за поясницу, оторвал плеть крапивы, росшей в изобилии по краям священного круга, а Дунька, видя такое дело, ухватила за ботву репку, лежавшую возле деревянного Даждьбога, и погрозила ею старосте. Без слов ясно было, чего бы она пожелала от богов, будь она постарше и умей говорить: чтобы у противного дедки живот заболел. И пирожок чтобы назад вернули, зря отдала. Дуняшка размахнулась и в следующую секунду репка с хрустом врезалась Пелгусию в ногу пониже колена. В то же самое время Дунька получила от деда крапивой по заднему месту и поляна огласилась дружным воем обоих поединщиков.

- Уа! Гы-ы-ы-ы! - ревела Дунька, раздувая толстые щеки.

- Убили! - орал Пелгусий. - Прощайте, люди добрые! Не глядят мои глазоньки, не держат меня ноженьки резвые!

Попрощавшись с народом, староста перехватил крапиву покрепче и двинулся на противницу. Дунька кинула репку и с ревом побежала к матери. Хохот на поляне стоял такой, что не слышно было, какие слова кричал ей вслед Пелгусий. Напоследок он погрозил крапивой еще Тетере, потом выкинул крапиву и показал кулак.

- Дождешься ты! - пообещал староста. - Людей веселишь, а богов сердишь!

Тетеря, как всегда, молчал, только посмеивался.

- Вот, я знаю, случай был в одной деревне, - начал староста, подсаживаясь к огню. - Мужик один Перуна рассердил: сказал мол на что мне его просить, раз я сам сею да сам хлеб убираю. Рассердился Перун и сделал так, что на половине поля всегда дождь шел, а на другой половине - солнце жарило. Как черта по земле: тут сухо, там мокро. Так и потрескалась, и рассохлась матушка-земля с одной стороны поля, а с другой сделалось болото и пролились на землю вместе с дождем всякие скользкие гады: змеи, мокрицы, жабы, пиявицы,..

- Лягушки, - подсказали слушатели.

- Лягушки, - согласился Пелгусий. - И ужи мерзкие. И бегемоты, - добавил он.

Никто из березовцев, включая и самого Пелгусия, конечно, никогда не видел живого бегемота и не знал, что это за зверь. В сказках бегемот представлялся лысым прожорливым чудищем, вылезавшим из воды, вроде кикиморы, так что никто не удивился, что Перун в числе прочего сбросил на провинившееся поле несколько бегемотов, раз у него в запасе были самые противные и скользкие гады.

- А вот была еще одна девочка, богов не уважала, - сказал Пелгусий, строго глянув на Дуняшку, которая мусолила свои сладкие соты на коленях у матери. - Пошла она как-то раз в то место, где стояли у них боги-то деревянные, идолы. И показала она одному богу шиш. Сложила кукиш и показала, - Пелгусий тоже старательно изобразил из пальцев кукиш, чтобы всем было ясно, о чем он говорит. - Девочка-то была глупая. Но на проказы способная. И глядит эта девочка и видит чудо дивное: а идол-то деревянный стоит и ей язык в ответ показывает! С тех пор стала она заикой от испуга.

- А идол-то язык в рот обратно убрал или так и стоит с языком наружу? - полюбопытствовал кто-то из мужчин.

Наставало самое интересное время: сумерки сгущались, в воздухе чувствовались вкусные запахи мяса, свежего хлеба и меда, люди садились поближе к костру и заводили необыкновенные рассказы про Перуна с синими молниями, смертоносными - для наказания и избиения, и золотыми - наоборот, несущими здоровье и подарки; про мужика, который пожалел зерна для Даждьбога и теперь свой урожай не косит, а копает, потому что у него весь хлеб растет корнями вверх, а зернами в землю; про киевских деревянных идолов, которые, люди сказывали, в праздники ходят по городу и говорят с народом человеческими голосами; про Златую Бабу, сделанную в Киеве из чистого золота в два роста взрослого человека; про медведя с деревянной ногой; про поганого Змея Горыныча, что летает к кострам по праздникам и крадет самых красивых женщин и девушек, а у самого в глазу камень Маргарит - куда ни глянет, все огнем горит...

- У нас Тетеря за урожай не боится, - сказал Млад, чудородов брат, много промышлявший охотой. - Тетеря клад найдет, богатство спрятанное, и будет жить припеваючи... Есть, небось, в лесу клады, а, Тетерев Людмилыч?

- Небось, жили и тут люди, - нехотя ответил Тетеря.

- Так поделись, Тетеря, - стали дразнить его соседи у костра. - Хоть один клад отдай. Куда все тебе одному?

- Не к добру это, - ответил он.

- Чтобы богатство - да и не к добру? - не поверил Чудя.

- А ведь верно, - сказал Пелгусий, - клады-то заговаривают. Вот положат на клад заговор, кто его не знает, тому клад в руки не дается. Или клад-то возьмет, да и сам не рад будет: заболеет или вообще умрет... Отец мой как-то в лесу на место набрел, ему один знакомый рассказал про знак на том месте: лошадка в камень вправленная. Он и видит: стоит белый камень, а внутри у него капелька золотая, как будто лошадка. Как увидел - в глазах словно потемнело. Проморгался - не то место: ни камня, ничего нету. Искал он искал камень, ничего не нашел, заблудился только...

- У нас в деревне было, где тятька мой, - начала рассказывать одна из женщин. - Ходила баба в поле работать, а девочку свою с собой брала. Она ее оставляла играть у леса. И девочка все говорила, как ей весело с собачкой игралось. Мать сначала не верила - что за собачка? Потом рассказала одной бабушке, а та про такие вещи все знала. Вот бабушка ей и говорит: вы повяжите собачке этой ленточку на шею и увидите, что будет. Вот мать и дает дочери ленточку красненькую и говорит: как станет с тобой эта собачка опять играть, ты ей на шею повяжи. Ну та и сделала. И ничего. Мать приходит: прибегала собачка? Прибегала. Ленточку завязала ей? Завязала. И где она? В лес убежала. Пошли к лесу, а ленточка-то висит на кустике завязанная. Вот тебе и собачка. Стали там копать, горшок золотых колец вынули. А домой принесли, смотрят - там одни листики березовые в горшке... Все потому что без слова нужного вынимали. Слово надо было знать.

- А собачка-то что же не сказала?

- Так собачка-то гавкает, слова сказать не может.

- Я тоже слышал, старый клад человека манит: огоньком над землей горит или даже собачкой или человеком вокруг ходит. Надо по нему бить наотмашь и сказать "Аминь, аминь, рассыпься!"

- Иду я как-то по лесу - вдруг навстречу парень, - вступил Бобрец. - Парень как парень. Подходит, значит, близко ко мне,.. - слушатели затаили дыхание. - ... говорит "аминь, рассыпься!", и как врежет мне по уху. Потом чего-то испугался - и бежать. Я все думал, чего это он, а оказывается вон что...

- В старые времена, рассказывали, был вот еще какой случай, - начал дедушка Любимыч, пихнув закашлявшегося от смеха внука. - Был один мужик, медоход. Молодой еще, неженатый. Парень красивый, ласковый... как все мы, медоходы, - старик нахально подмигнул сидевшей напротив девушке. - Вот пошел он в лес. Идет ему навстречу девица: рубашка белая, сама бледненькая, коса русая до пят. Удивился он. "Откуда ты," - говорит, - "взялась здесь, красавица? Живешь что ли неподалеку?" - "Да," - говорит, - "живу неподалеку." - "А как тебя зовут?" - "Злата," - отвечает.

Случилось ему в другой раз быть на том же самом месте и опять он эту девушку встретил. Потом уже нарочно приходить начал, понравилась она ему: такая вся светленькая, тихая. Иногда только странное говорила в разговоре, стукнуть ее просила. Он сначала внимания не обращал, а потом замечать начал. А это она просила, потому что кладу раскрываться время вышло. Она же кладом-то самим и была. Ну, парень-то и смекнул, в чем дело, тоже подсказали знающие люди. Вот она раз опять говорит "Стукни меня", а он ей отвечает "Не надо мне твоего клада, а иди лучше за меня замуж".

И стали они жить-поживать, детей наживать... долго жили. А потом как-то раз прознала соседка про все это, ей, соседке, интересно было, откуда он жену привез, обидно ей было, что не на ней женился. Подошла она к этой Злате, по руке ее - стук! и говорит "Аминь! Аминь! Рассыпься!" Той и не стало. А на ее месте куча самоцветов выше колен. Поплакал муж, погоревал, а сделать уже ничего не сделаешь. Собрал камни и стал купцом богатым.

- Разрыв-траву иметь надо! - с волнением сказал Млад. - Тогда любой клад без слова откроешь. Разрыв-трава любое слово разорвет и любой заговор.

- А где же ее взять?

- А у Тетерьки! У него, больше негде. Шляется всегда по лесу, небось, мешок уже натаскал.

- Ха-ха-ха!

- Тетеря, давай разрыв-траву! Пошли, ребята, клад искать!

- На чужом горе радости нет, - ответил Тетеря.

- Да, бывает, приходит хозяин-то за кладом! - пугливо прошептал Чудя. - Как медведь, ночью в окошко стучится: "Отдавай мое богатство!"

- Не тобой положено, не тобой и взято.

- Нас вот матушка-земелюшка прокормит.

- Эх, мне бы один только кладик... самый маленький, - вздыхал Млад.

Темнота и холод становились все гуще, зато костры горели все ярче и выше. В темном синем небе Перун рассыпал узоры из ясных звездочек. Сытые, веселые голоса шумели и смеялись, люди радовались отдыху после многих дней работы в поле. Скоро зазвенят на деревне свадьбы, совершавшиеся по обычаю осенью, после того, как убран в поле весь хлеб. Настает пора игр и хороводов, вкусных кушаний и посиделок у костра. Снова придут парни из соседней деревни звать березовцев померяться силами в кулачном бою и, как всегда, березовские мужики под предводительством двух деревенских богатырей, Добри и Тетери, намнут соседям бока и отпустят их домой битыми.

Девушки, одна за другой, начали уже заводить песни и вставать с места.

- Смеяша, ну-ка, начинай, - закричали веприковой матери. - Открывай хороводы!

Смеяна не стала капризничать, вышла вперед и, дождавшись, пока подруги начнут песню, широко раскинула вышитые рукава и, улыбаясь, поплыла по кругу.

- Ай да Смеянушка, - похвалил дедушка Пятак Любимыч. - Ай да лебедушка белая!

Веприк со значением глянул вверх на отца и батяня тоже подмигнул ему в ответ, мол, наша лебедушка, лешаковская, глядеть - глядите, а руками не трогайте. Мы ее сами любим.

"Как по морю лебедь белая плыла,

Как по синему лебедушка плыла.

А за нею лебеденочек плывет,

А за нею лебеденочек плывет..."

Маманя словно не ногами шла, а скользила по озеру. В ласковых синих глазах вспыхивали звезды, как на небе. На голову ей, прямо на платок, надели венок из желтых колосьев с васильками и стала она точь-в-точь королевна из сказки. Она прошла несколько кругов и тоже подхватила песню, вглядываясь в толпу, выбирая следующего танцора в хороводе,

хотя всем и так было ясно, что выберет своего Тетерюшку - поэтому хитрые девки и спели про "лебеденочка", чтобы было смешнее: какой из здоровенного мужика лебеденочек? Высокий, плечистый, бородатый. Девушки, быстро перемигнувшись, собрались петь уже следующий куплет, получалось смешно, хотя они и не знали, кого за собой в очередь выберет Тетеря:

"Как по морю лебедь белая плыла,

Как по синему лебедушка плыла.

А за нею лебеденочек плывет,

А за мамкой косолапенький плывет...

А за ними лягушоночка,

А за ними квакушоночка..."

Так певуньи часто на ходу выдумывали песню - насколько хватало памяти повторять ее каждый раз с начала до конца, и на каждый куплет выбирался в танец еще один хороводник - пока не надоест соблюдать порядок. В конце концов все желающие хватались за руки (а нежелающих хватали и тащили за собой соседи) и вокруг костров кружились шумные хороводы, часто по несколько кругов, один больше другого.

Смеяна с другого края поляны повернула прямо к мужу и протянула на ходу к нему руки. Народ перед Тетерей начал расступаться, давая дорогу.

И тут Смеяна застыла в середине круга, подняв лицо к небу. Неожиданный ветер прошумел по верхушкам берез. Люди начали озираться в недоумении. Теперь стал отчетливо слышен громкий шелест и хлопанье, словно мокрые холсты вытряхивали.

- Чу! Слышите? Летит кто-то!

- Да это опять Тетеря пугает, - равнодушно отозвался чей-то совсем пьяненький голос. - Баловник!

- Так Тетеря ведь не летает!

Веприк тоже посмотрел на небо и не узнал его: звезды, как безумные, крутились и плескались в разные стороны. Вдруг одна из берез на опушке затрещала и вспыхнула пламенем с верхушки до самого низа. Люди попятились, не зная, откуда ждать беды.

Снова налетел ветер - горячий и влажный, и на людей сверху пролилась россыпь огненных искр, опаляя волосы, оставляя пропалины на одежде.

- Змей! Это змей!

- Змей!

- Ой, бегите, бабы! Ой, бегите, мужики! - выла где-то Матрена.

Все, кто был на поляне, побежали в разные стороны, вопя от ужаса. Одна Смеяна стояла в оцепенении, задрав голову. Тетеря рвался к жене, но на пути его все время возникал кто-нибудь из односельчан, и не успевал охотник его отшвырнуть, как уже с воплями выпрыгивал новый - словно Смеяна стала заколдованным кладом, дойти до которого нельзя, даже если видишь его в двух шагах перед собой.

Сверху надвигалось что-то страшное, гремевшее костями и сыпавшее искры. Веприк разглядел какие-то полосы, а потом - кольчатое, как у дождевого червяка, брюхо, трясущее черной чешуей.

Дальше все шло так быстро, что у Веприка в памяти осталось только несколько картинок, что происходило между ними он не успел понять. Вот маманя все стоит посреди поляны, вытянувшись, как рябинка в красном платке. За ней какая-то скрюченная серая фигура, кажется Пелгусий.

Потом на поляну падает неимоверного размера лапа с когтями и в следующую секунду маманя уже зажата в когтях. Тут она словно просыпается и начинает кричать и биться. Отец тоже кричит и бежит к ней и пытается втиснуться под чешуйчатые пальцы, но мама поднимается все выше, уже выше человеческого роста. На пустой поляне - только батя, упавший лицом в опаленную траву, и замешкавшийся Пелгусий в длинной серой рубахе.

Еще через секунду вторая лапа хватает Пелгусия поперек туловища и тоже вздергивает его в вышину. В мелькании искр они летят все выше, кричат, а внизу стоит на коленях отец и повторяет "Смеянушка... Смеянушка..." Бесконечное змеево туловище кольцами падает из темноты и возносится ввысь. Ударили по воздуху серые крылья, разметав ближний из костров, из мрака раздалось победное шипение. В темноте над головами хлестнула гибкая длинная тень, змеев хвост. Напоследок одна из березок сломалась пополам и рухнула, видимо, задетая хвостом. Хлопанье крыльев и крики похищенных смешались и начали удаляться, змей, кажется, летел уже среди звезд, искрящийся, длинный, то противно изгибающийся коромыслом, то распрямляющийся, и неясно было, растворился ли он в вышине или скрылся за горизонтом.

Поляна, недавно бывшая такой светлой, шумной и радостной, погрузилась во тьму и молчание, светились только на земле красным светом угли из разоренного костра да тлела береза. Отец заплакал.

Немного погодя из темноты заревела Дуняшка - и явилась, красная от горьких слез, на руках у Добрилы. "Сиротка малая," - бормотал, вздыхая широкоплечий бортник. Он одной рукой снова вынул тряпочку, порылся в ней, нашел еще кусочек от сот и дал девочке. Дунька шмыгнула носом и занялась лакомством. Батяня молчал. Добрило жалостливо вздыхал. Веприк всхлипывал. Сиротка Дунька чмокала.

- Ой, горе-то какое, - заговорили вокруг. - Беда-то!

- А люди-то ведь правду про змея говорили, а я не верил, - изумленно сказал добрилин сын Бобрец.

Селяне, которые не убежали по домам, начали вылезать из кустов.

- За что нам такая беда?

- Боги это змея-то послали, - сообщил кто-то испуганным шепотом. - Обижал Тетеря богов, вот и послали змея ему в наказание.

- Если послали за Тетерей, что ж он Тетерю ловить не стал? - буркнул Добрило.

- Перепутал, наверно, - предположил Чудя и почесал в затылке.

- Ну да. Бабу в красной юбке со здоровенным мужиком спутал!

- А вот он и утащил жену, чтобы Тетеря тосковал! Вот это ему и наказание.

- А Пелгусия-то зачем утащил? Тоже в наказание?... Нет, летает поганый Змей над светлой Русью, ворует красоту. Слухом земля полнится, перехвалили мы Смеянушку...

Услышав имя жены, Тетеря вдруг вскочил на ноги и побежал прямо в лес, в ту сторону, куда скрылся змей. Веприк побежал за отцом, плача и зовя его.

-------------------------- 4 НАДО ИДТИ К КНЯЗЮ

Веприк, конечно, отца в лесу нашел и привел домой, на радости в этом оказалось мало: был отец живой, а стал неживой. Целый день, бывало, сидит на одном месте - за избой или в овраге, молчит, никому не отвечает. Иногда возьмет Веприка за плечи и заглянет в сыновьи синие глаза. Потом начал подолгу возиться с Дуняшкой, все качал ее, нянчил, грустно улыбался. В лес совсем не ходил, дома тоже у него все из рук валилось - ни к какому делу не стал пригоден.

Веприк и сам бы сел и ножки свесил, если бы на руках у него, восьмилетнего, не оказались разом Дуняшка маленькая да бабушка старенькая. Да отец еще, бедолага. Хочешь - не хочешь, а хозяйство вести надо: зима не за горами. По ночам ему все мама снилась, как ей там в темной змеевой норе. Холодно там, мокро. Маманя обнимет его, согреет - слезы из глаз, он и во сне помнит, что нет ее рядом.

Люди в деревне жалели Тетерю и его осиротевших ребятишек - а чем можно помочь?

- Змей - это все равно что большой зверь. На него яму надо рыть, - говорил Млад.

- У змея крылья, это птица, - не соглашался Чудород. - Большой сетью его поймать и все дела.

- Чешуя у него, значит змей - рыба, - передразнивала его жена Матрена. - Лови его на червячка да на окунечка!

Тетеря, как обычно, сидел на улице перед дверью и молчал.

Заглянул пожалеть его сосед.

- Что ж ты так убиваешься, Тетерев Людмилыч, - сказал он. - Смеянушку твою не воротишь, а тебе еще жить, детей растить.

Молчаливый охотник так на него глянул, что сосед убежал поскорей домой, а оттуда ушел подальше в лес за грибами.

Зашла в гости тетерина сестра Чернава. Постояла, посмотрела молча, вздохнула и ушла.

Пришли из леса бортники, принесли ребятишкам меду.

- Все сидишь, Тетеря? - сказал здоровяк Добрило. - Ну-ну. Илья Муромец тридцать лет и три года на печи сидел. Значит тебе осталось...

- Осталось тридцать лет и три года! - сосчитал Бобр.

Тетеря и на них грозно глянул, как на соседа, но бортники не испугались, а наоборот - расселись поудобнее на дровах во дворе, достали медовые соты из тряпочек и зачмокали не хуже Дуньки. Мимо шел Чудород, нес кадушку с водой. Кадушку поставил на землю, сам тоже уселся на дрова.

- Эх, Анику-воина бы сюда! Аника этого Горыныча бил-бил и еще бить будет! - вздохнул Чудя.

- И Муромец Илья его бил! А Анику твоего бородой в лужу макал! - тут же отозвался Добрило.

- И Аника этого змея бил-бил-не добил, и Илья, и кто его только не бил, а он все летает и летает... во дела! - язвительно заметил дед Любимыч.

- И били и будем бить! - упорствовали Чудя с Добрей.

- Конечно! - поддержал их дед. - А он летал и будет летать... Где они ваши богатыри?

- Я вот тоже в змея раньше не верил, - пугливо пробормотал Бобрец.

- И главное: зачем ему баб-то столько? Почему мужиков не таскает? - возмутился Чудя. - Мужик для хозяйства намного полезнее: может и дом починить, и на охоту сходить, и на гуслях сыграть, а бабы ему на что?

- Вот тебе жена зачем?

- Мне жена дадена в наказание за все, что я в жизни плохого сделал, - смиренно сказал Чудя.

- Твоя жена нам всем в наказание дадена, - кивнул Любимыч, - за все, что ты в жизни плохого сделал. Вон, у Добрилы полбороды повыдергала, баба-яга страшенная... э-э-э... а если приглядеться, то милая и ненаглядная.

Он вдруг умильно улыбнулся Чуде за спину и привстал со своего сиденья, словно готовился дать стрекача. Бортники замерли, почуяв недоброе: сзади, уперев могучие руки в толстые бока, стояла сама Матрена.

- Ой, это ж Матренушка, - радостно сказал дед Пятак Любимыч, словно только что ее заметил. - Лебедь наша...

Дед замялся в поисках подходящего слова. "Стройная" к Матрене не очень подходило, с тем же успехом можно было применить это слово к квадратному Добриле. "Лебедь белая" к Матрене тоже не шло, лицо у нее было совсем не белое, а очень даже красное, а юбка вообще зеленая. "Лебедь зеленая" - так, вроде, не говорят.

-... главная! - решительно сказал дед. - Лебедь наша главная!

Главная лебедь обвела собрание строгим взглядом.

- Эх, мужики! Сидите? - поинтересовалась она. - А Смеяна в плену у змея поганого мучается.

- Вот и я им говорю, Матренушка: надо Анику-воина звать! - подхалимски влез Чудя. - Правильно?

- А я говорю: Илью Муромца! - не смолчал Добрило.

- А он говорит, что его Илюшка Анику-воина в лужу макал! - наябедничал Чудород.

Жена мрачно посмотрела на брошенную Чудей кадушку. Чудя быстро спрятался за Добрилу.

- Кто защитит землю русскую? - задала Матрена следующий вопрос.

- Аника-воин? - без особой надежды угадать отозвался из-за Добрилы Чудород.

- Илья Муромец! - возразил ему бортник, толкая в бок.

Так как Матрене ответы не понравились, бортники огляделись в растерянности вокруг себя и обнаружили только упрямо молчавшего Тетерю.

- Ты, Матрешенька! Ты нас защитишь! - с восторгом догадался Чудород. - Рученьками своими сильными, ноженьками своими резвыми, зубаньками своими остр...

Он встретился с женою взглядами и снова юркнул за Добрилу и затаился там. Кто должен защитить землю русскую оставалось непонятным.

- Неужели Змей Горыныч? - сам удивился своей догадке Бобрец. - Ах, вон оно что: змей землю нашу русскую от баб защищает!

Наступило неловкое молчание.

- Матрешенька, зоренька моя ясная, ты что, хочешь сказать, что мужики должны землю от змея защитить? - с ужасом спросил Чудород. - Это что - нам самим собраться и истребить чудище поганое? И всем погибнуть в честном бою?

Добрило снова толкнул Чудю. Матрена усмехнулась.

- На то у нас в Киеве князь есть, - сказала она.

Матренина речь всем присутствующим пришлась по душе. Самое замечательное было то, что не надо было самим идти на войну. Заговорили все разом:

- И верно! Князь-то наш Владимир, кто же кроме него защитит? К князю надо идти! В Киев! Поклонись, Тетеря, князю, пусть дружину, войско свое, посылает.

- Станет князь Тетерю слушать, - пожал плечами Чудя.

- Тебя, что ли, станет? - сказал Добрило.

- И меня не станет, - успокоил его Чудя. - Простого человека и на порог к нему не пустят. На княжий двор заглянуть не дадут. Вот был бы он богатырем, как Аника...

- Или как Илья Муромец.

- Или был бы купцом, как Садко-скоробогат.

- Да... к князю идти - князю нести...

- Подарки немалые нужны.

- Гора золотая!

- И две серебряных...

Тетеря слушал и прутиком по земле задумчиво чертил. К вечеру, Веприк слышал, отец долго возился под лавкой, искал, собирал что-то. Мальчик решил, что сегодня ему лучше не спать, надо поглядеть, что отец будет делать.

-------------------------- 5 ЧУЖОЕ БОГАТСТВО

Снилась Веприку, как всегда мама, в своей новой белой рубашке и красном платке. Была она в какой-то подземной комнате, улыбалась ему, но синие глаза смотрели с печалью. "Дай-ка сынок, я тебя хоть во сне обниму, - сказала она. - Соскучился, Вепрюшка? Ты Дунюшку береги, не забывай. И бабушку. И батяню тоже береги."

Тут Веприк проснулся, потому что на улице скулила собака Муха. Он схватил верхнюю одежду и выбежал из избы. Муха, привязанная, крутилась на веревочке во дворе. Тонкий месяц еле-еле освещал сам себя, где уж ему было светить на землю.

Веприк постоял немного, прислушиваясь и давая сонным глазам привыкнуть к темноте. Очень скоро ему стало ясно, что на лугу, который лежит в сторону дальнего леса, кто-то есть: нет-нет да и чудился оттуда случайный шелест, а иногда ветерок с луга словно приносил живое тепло. Отец бросил собаке только полпирога с кашей, значит ушел ненадолго и Веприк, не раздумывая, побежал вдогонку. Опомнившись, вернулся и прислонил к двери избушки тяжелое полено, чтобы Дунька сидела дома. И бабушка вместе с ней.

Он бегом направился к лесу, одолел два пригорка и взобрался на третий, лесной. Тут Веприк немного оробел: одному в лесу ночью ему еще бывать не приходилось. Он собирался с духом, готовясь вступить в лесную холодную черноту, когда заметил отца - внизу, в овраге. Батяня в лес не пошел, он шел в обход, ниже опушки. В темноте даже зоркие глаза Веприка едва различали отцову белую рубашку. Мальчик чуть не рассмеялся от радости и бросился бегом с пригорка. Батяня, оказывается, уже почуял его, остановился и стоял, ждал. Он буркнул что-то сердитое, но это было неважно, и Веприк, пристроившись за батей вместе с ним двинулся по мокрому склону оврага в обход леса.

Так шли они, пока не солнце не встало, и немного дольше, потом отец повернул прямо в лес и они, топча желтые осенние листья, шли еще примерно до полудня, иногда меняя направление в соответствии с какими-то известными батяне знаками. Тетеря молчал, иногда только показывая сыну, куда не надо ставить ногу, если не хочешь угодить в грязь. Наконец им встретился другой овраг, вдоль которого отец некоторое время вел Веприка и привел к болотцу. Пройдя немного вдоль болота, Тетеря нашел высохшую иву с тремя пожухлыми листиками, около которой они молча посидели и пошли, оставляя болотце с левой стороны.

Наконец путники пересекли небольшую круглую полянку, за ней - полоску малиновых кленовых зарослей и вышли на открытое место. Впереди высилась поросшая лесом горка. Когда с той стороны подул ветер, потянуло сильным волчьим запахом. Присмотревшись, Веприк смог обнаружить две темные дыры, прикрытые растительностью - норы.

- Ну вот, пришли, - сказал Тетеря и начал снимать со спины привязанный там сверток.

Веприк удивленно огляделся. Конечно, он не ждал, что батя приведет его прямиком в Киев к князю, но все-таки трудно было поверить, что они шагали целый день только для того, чтобы полюбоваться на лесной курган с волчьим логовом.

- Мир вашему дому, честные хозяева! - торжественно сказал Тетеря, кланяясь кургану.

"Батяня с ума сошел. И я туда же, чтоб ему не скучно было, - решил Веприк. - Куда он меня завел? Сейчас скажет еще, что теперь тут жить будем."

- Я медведь, - сообщил Тетеря, разворачивая черную шкуру и набрасывая ее себе на плечи и голову. - На всякий случай.

"А я - Змей Горыныч, - сердито подумал Веприк. - Как я его такого домой поведу? Укусит еще... И надо мне было за ним бежать. И сестренку с бабушкой в избе запер! Ой, как бабушка-то ругаться будет!" Настроение у него совсем испортилось, потому что бабушка, хоть и старенькая, могла не только ругаться, она могла и палкой по спине стукнуть.

Тетеря тем временем хлопотливо нагреб веточек и развел небольшой костерок.

- Здесь раньше жили волки, - сказал он, кивнув через плечо. - Потом ушли.

Мысль, видимо, была очень интересной, потому что в одном из проходов за батиной спиной тут же появилась мохнатая волчья голова: послушать, может гости еще чего забавного скажут. Отец быстро обернулся, встряхнул на себе медвежью шкуру и рявкнул так строго, что волк немедленно спрятался назад в нору, а Веприк попятился. Тетеря огляделся, сломал у дерева кусок толстой ветки и сунул ее в костер.

- Надо же, обратно пришли, - удивился он. - Меня волки пока боятся, - сказал он сыну. - А ты иди сзади и неси огонь. Если их тут немного, авось не тронут.

- А если много? - взволнованно спросил Веприк, ухватив горящий сук и догоняя отца, который резво направился к кургану.

- Тогда они и на медведя напасть могут, - спокойно отозвался Тетеря, сунув голову в нижнюю нору, разрытую многими поколениями серых жителей до половины высоты человеческого роста.

- Батянь, а зачем... Ты чего это? Стой! Да ты что делаешь?! Батя!

Тетеря, опустившись на четвереньки уполз в звериный ход. Веприк успел ухватить его за штаны, но не удержал. Мальчик заметался возле норы, боясь и лезть за сумасшедшим отцом, и остаться одному снаружи.

- А щипаться будешь, я тебя так щипну, год сидеть не сможешь, - сердито сказал отец, на секунду высовывая голову из норы, но не успел Веприк опомниться, как Тетеря снова исчез и пришлось Веприку лезть в логово к волкам. Нора оказалась довольно широкой, мальчик прижимался к медленно ползущему впереди отцу, двигаясь на четвереньках боком и держа позади себя горящую ветку. В одном месте от большой норы ответвлялся проход поменьше и Веприк все боялся, что оттуда выскочит волк, но ни один зверь так и не показался. Батяня приложил ухо к земле, потом прошел еще немного и снова послушал землю. Он повторил это несколько раз, вытащил нож и принялся рыхлить землю. Рыхлую землю он сдвигал вперед голыми руками и опять рыхлил. Веприк озирался, трясся от страха и молился про себя всем богам, которых только мог вспомнить. Батя, совершенно похожий в темноте на медведя, разыскивающего желуди, копался долго, Веприку уже не только волки в темноте начали мерещиться, но и кабаны, совы, лоси и даже дикие быки. А один раз, показалось, староста Пелгусий погрозил из норы длинным пальцем.

Отец последний раз воткнул нож в землю и наклонился еще ниже. Он шумно завозился возле ямы и неожиданно начал погружаться в землю, пока совсем не исчез.

- Вепря, не робей! Лезь сюда! - донесся снизу его голос.

Веприк пододвинулся и осветил черный провал, возникший перед ним. Он боязливо сполз в него ногами и там сильные батины руки приняли его и опустили на пол другого коридора, пошире и повыше первого, который, оказывается, пересекал курган под волчьими ходами. Насколько позволял видеть свет наполовину сгоревшей ветки, стены здесь были деревянные, высохшие и потрескавшиеся, конечно, сделанные не волчьими лапами. В проходе можно было стоять взрослому человеку, хотя и сильно согнувшись.

"Мы у лешего во дворце, - понял мальчик. - Не зря, значит народ про нас говорит. Мы пришли к родственникам в гости, совета просить... Очень хорошо... сейчас со мной будет обморок."

Батяня за рукав потащил его по коридору. Через несколько шагов обнаружилась комната, чуть поменьше их избы. Здесь вдоль стен и по углам под тонким слоем пыли тускло блестели разнообразные предметы: посуда, браслеты, шлемы. В подземном жилище не было ни души: темно и тихо. Под ноги Веприку прикатилась чаша из желтоватого металла, по краям которой звездочками вспыхивали прозрачные красные камешки.

За этой комнатой находилась следующая, гораздо больше первой.

- Посвети-ка, - велел батя и Веприк поднял ветку повыше.

У дальней стены находилось покосившееся возвышение с разложенными на нем предметами воинского быта: высоким шлемом, доспехами и большим мечом сверху. Перед помостом стояли пыльные сундуки и кувшины, лежали чаши и ножи. И Веприк догадался, куда его привел отец. Они находились в старинном могильном кургане, а перед ними лежал его мертвый хозяин. Он был окружен всевозможными предметами, которые считались полезными для воина в мертвом царстве: посуда, оружие, мешочки с травами, украшения. Кости мертвого воина давно осыпались, остались только металлические доспехи да меч, который он сжимал в руках. Слабый огонь в руках мальчика бросал красноватые светлые пятна на последний дом древнего воина, построенный прямо в земле: стены и пол из бревен, развалившиеся от времени лавки, остатки деревянных сундуков. Все вокруг было засыпано землей и древесной крошкой, но, несмотря на беспорядок и разрушения, помещение выглядело богаче и просторнее, чем все избы, которые доводилось Веприку видеть.

У Веприка задрожали колени и он, теряя сознание, начал валиться на батяню.

- Нашел время меня пугать, - сердито прошептал Тетеря, ставя сына на место. - У меня и так сердце в пятках, ты еще озорничаешь... Совсем разбаловался без мамки!.. А это еще кто за чудо?

Из прохода выглядывал недавний мохнатый знакомец, волк, совсем молодой, этой весной родившийся. Он переминался передними лапами и был готов сбежать в любой момент, но ужасное, непреодолимое любопытство держало его на месте: какие это удивительные создания пришли в гости и что они делают в этом странном месте? Охотник погрозил зверю пальцем и тот наклонил набок свою большую голову, словно говоря "Я мешать не буду, вы только не отвлекайтесь, делайте то, за чем пришли, а то мне очень интересно."

Тетеря снова обернулся к возвышению, несмело сделал шаг вперед и поклонился до земли.

- Будь здоров, богатырь!.. Ой!

Он смутился, сообразив, что он не совсем правильно поступает, желая здоровья мертвому человеку. Он еще раз низко поклонился и шумно вздохнул.

- Меня зовут Тетерей, - снова заговорил он. - Вот это сынок мой, Веприк... Беда у нас, богатырь. Унес жену мою, Смеянушку, поганый Змей Горыныч. Осиротели ребятки. И я осиротел. Некому защитить нас от змея лютого. Надо в Киев идти, к великому князю Владимиру. Подарок мне нужен для князя, вот я и пришел к тебе за помощью. Позволь взять немного от твоих богатств несметных, помоги вызволить Смеянушку... Веришь ли, для себя никогда не попросил бы!

Тетеря протянул руку к сундуку в углу, большому, с провалившейся крышкой. Соскучившийся юный волк тут же сунул туда же нос и разочарованно повертел мордой: едой не пахло. Волк понюхал соседний сундук и там его, видимо, что-то заинтересовало: он подвинулся поближе и покусал иссохшую деревяшку.

- Не знак ли это? - прошептал Тетеря дрогнувшим голосом.

Он только тронул крышку и сундук с внезапным шумом рассыпался в щепочки. Волк отпрыгнул, а на землю хлынул поток маленьких блестящих фигурок, желтовато поблескивавших, когда на них попадал свет. Посветив над находкой, Тетеря и Веприк обнаружили, что сундук был полон крохотных золотых лошадок, искусно сделанных со всякими деталями: развевающимися, словно на бегу, гривами, маленькими седлами на спинах, копытцами и даже уздечками. У кладоискателей языки отнялись от такого чуда. Видимо, народ похороненного здесь воина верил, что лошади приносят удачу и очень любил их.

- Спасибо тебе, добрый богатырь! - прошептал Тетеря, когда к нему вернулся дар речи. - Как тебя благодарить, я и не знаю...

Он украдкой поглядел на молодого волка: не будет ли еще знака. Тетеря верил, что душа древнего богатыря могла жить в зверях и птицах. Но волчонок, соскучившись любоваться на странных глупых гостей, которые, похоже, все равно не могли найти ничего вкусного, зевнул и потрусил назад в темный проход, и охотник решил, что таким образом ему дают понять, что пора оставить хозяина в покое. Отвык, наверно, богатырь от разговоров за тысячу лет. Охотник, торопясь, дрожащими руками, сгреб богатство на медвежью шкуру и, в последний раз поблагодарив за помощь, повел сына из подземного жилища.

Пройдя несколько шагов от богатырского кургана, они вынуждены были остановиться, чтобы прийти в себя после пережитых волнений, но, как оказалось, волнения еще не кончились. Веприк оглянулся на курган и обнаружил, что нор в нем гораздо больше, чем он заметил вначале - не меньше дюжины. И из каждой выглядывало по волку, а возле некоторых их стояло по паре и больше. Все звери, моргая желтыми глазами, молча смотрели на людей.

- Батя, ты спрашивал, много здесь волков или мало, - хрипло проговорил Веприк.

Тетеря исподлобья поводил глазами по сторонам и снова взвалил на спину шкуру с золотыми конечками.

- Они не нападут, - успокоил он мальчика. - Пойдем. Только не беги.

Звери все так же неподвижно смотрели им вслед. Вдруг на вершине кургана один из волков протяжно, низко завыл, словно ветер в ущелье, и мало-помалу его голос подхватили остальные волки.

- Почему они нас не тронули? - не веря, что остался жив, спрашивал на ходу Веприк. - Может, это значит, что богатырь на нас не сердится? Или в благодарность, что мы их маленького не обидели, который за нами увязался... Батянь, а чего они воют?

- Разговаривают.

- А вдруг - не к добру?

- Это когда собака воет, тогда не к добру, потому что собака гавкать должна. А волк - наоборот, должен выть, на то он и волк.

- А если волк загавкает - тогда не к добру?

- Тогда точно не к добру, - развеселился Тетеря. - Это значит, что ты, бедолага, головой где-то сильно стукнулся, слышишь, чего не бывает.

Обратный путь был совсем не таким безрадостным, как путешествие к кургану. Охотники шли бодро, их тяжелая драгоценная ноша оттягивала плечи, но веселила душу, словно они уже спасли маманю. Пройдя болотце, разложили костер и поужинали сухим хлебом и половиной пирога с кашей.

- В давние-стародавние времена, - рассказывал отец, - на том самом месте, где мы с тобой сидим, лес не рос, а росла трава. А на траве паслись чудо-кони. Люди тогда были с лошадьми на равных. Золота у них было, как у нас репы в огороде. Не было над ними ни князей, ни старост. Спали они на земле под открытым небом, а для своих погибших богатырей строили под землей избы побольше нашей, и клали туда полезные вещи и золото. Вот от них и остались в наших лесах эти курганы.

- Батянь, так ты еще такие курганы знаешь?

- Знаю, конечно, мне дедушка твой показывал. Кому ж знать, как не нам, Лешакам?.. Только ты обещай никогда больше туда не ходить! У живого украсть плохо, а у мертвого - в десять раз хуже.

- А как же мы с тобой - ничего, что лошадок золотых унесли? Не будут на нас мертвые сердиться?

- Не знаю, - мрачно признался Тетеря. - После будем беспокоиться, когда маманю спасем.

Охотники вырыли неглубокую яму, ссыпали туда драгоценные фигурки и легли сверху спать, а шкурой накрылись. Утром собрали клад и через некоторое время после полудня уже подходили к лесной опушке напротив родной деревни.

- Завтра пойду в Киев, - сказал Тетеря.

- И я с тобой, - сказал Веприк.

- А с Дуняшкой и бабушкой кто останется?

- Я с тобой, - опустив глаза повторил мальчик.

Тетеря долго смотрел на сына и чувствовал, как шатается его маленький детский мир, стоявший раньше, словно на двух могучих деревьях, на маме и батьке.

- Ладно, - сказал наконец Тетеря. - Дуньку отдадим тете Чернаве, а бабушка сама за собой присмотрит... Пойдем поскорее, посмотрим, как они там. Доглядела ли бабушка за внучкой?

- Доглядела, - уверил его Веприк. - Я их в избе запер, чтобы Дунька не потерялась... Ты, батяня, иди вперед, иди, не жди... я еще вон малинки домой наберу.

-------------------------- 6 ОСЕННЯЯ ДОРОГА В КИЕВ

Приведя вечером Дуняшку к сестре, Тетеря незаметно сунул Чернаве берестяной кулек с малиной. Чернава вытащила горсть ягод и принялась с аппетитом жевать. Тетеря погрозил сестре кулаком и показал, что малиной следует задобрить Дуньку, чтобы не плакала без татки. Дунька обрадовалась и переселение к тете тут же одобрила.

Бабушка покричала, поругалась, стукнула один раз Веприка по лбу и один раз - Тетерю по уху, а потом принялась хлопотать, собирать им еду в дорогу.

Обычно в деревнях раньше осени не охотничали, поэтому у Тетерева в запасе меха было немного: по дюжине шкурок куницы, рыжей лисы, чернобурки да горностая. В те времена ценный мех служил людям вместо денег и Тетеря оставил себе на всякий случай.

В одиночку он мог добыть за зиму до тысячи шкурок мелких зверьков и еще, сколько получится, рысей и лосей. Медведя Тетеря старался обходить стороной, хотя его шкуру и мясо выгодно можно было продать и обменять. Не к лицу было охотнику наживаться на хозяине леса. Да и опасно.

Путешественники погрузили мех, еду и золотой клад на батины охотничьи санки, поклонились бабушке и, не дожидаясь, пока встанет солнышко, двинулись в дорогу. Тетеря уже бывал в Киеве не раз, когда ходил с товарищами менять меха на полезные и красивые вещи: стальные ножи, гребешки, иголки, стеклянные бусины, ленты шелковые, железный ларец с узорами, павье цветное перо Дуняшке на забаву. Путь в Киев лежал через березовую рощу, по знакомым деревням, а потом - пару дней чащей, до наезженной и нахоженной дороги, идти по которой было легко и которая за неделю приводила пешего путника прямо к стенам столицы.

В лесу и на полянах царило большое оживление. Звери были заняты тем же, чем люди: хлопотали, запасали земную благодать на зиму. Белки с деревьев сердито свистели на пешеходов, явившихся забрать у них орехи и шишки, заготовленные на зиму. Конечно, такие хорошие орехи, каждый норовит стащить для себя, вон - даже санки не поленились взять. Идите мимо, долговязые, и без вас грабителей хватает: дятлы, сороки, чужие белки... Проходи мимо, борода, а то вот я тебя! Небось шишкой в макушку не хочешь? Глупые, синекрылые сойки сновали, как хозяйки в большой семье, прятали запасы под кору, в ямки между корней, под камушки: там семечку, тут орешек, украденный из белкиного клада. Засунет и забудет. Лесные мыши таскали зернышки, наполняли подземные кладовочки. Далеко за оврагом, на соседнем холме стоял треск - медведь тоже делал запасы в малиннике, все - себе в брюхо. Нагуляет жир и ляжет спать до весны. Все звери ели до отвала, старались встретить зиму растолстевшими, чтобы не страдать от холода.

Радостно было смотреть на живую кутерьму, такую беспорядочную с виду, но для лесных обитателей не менее важную, чем для людей их великие заботы.

Благодаря теплой осени деревья не все еще переменили летний наряд. Клены, по своему обычаю переодевшиеся раньше остальных, уже алели резными верхушками, а каштаны беззаботно растопыривали совершенно зеленые листья. Березки еще только примеряли желтенькие наряды: стояли наполовину в зелени, наполовину - в золоте. Коренастые дубы, лесные князья, шелестели подсохшей, молочно-коричневой, словно выкованной из меди, листвой. Рябинки вдоль оврагов сияли всеми оттенками пламени: кто насколько успел покраснеть, от цыплячьего, бледненького, до густо-малинового. Будто облитые свежим медом, стояли группки осин в темно-желтом облачении и повсюду залихватски рыжели сохнущие папоротники. Мохнатые ели, не принимающие участия в ежегодном карнавале, угрюмо темнели черно-зеленым мехом, зато под ними светились семейки лисичек и разноцветных сыроежек.

Мелкие дождики мыли и полировали всю эту лесную красоту, так что, когда в ясную минутку, бросишь взгляд на листву над головой, каждый листик горит насквозь, как редкий драгоценный камень: алые рубины, золотой и медовый янтарь с северных морей, зеленые изумруды всевозможных оттенков... Радостное, обильное, богато украшенное ладушкино царство!

Веприк засмотрелся на солнце сквозь сияющие листья: батяня подкрался, тряхнул ветку и в лицо мальчику посыпался водопад холодной мелкой росы!

- Вон сороки полетели, смеются, - ворчал Веприк, утирая лицо рукавом. - Говорят, мальчик такой умный в лес пришел, а батя у него хуже дитяти.

Под ногами пружинил нарядный цветной ковер. Тетеря шел в одной рубахе, русские тогда вообще осень за холодное время не считали. Дождик иногда мочил его легкую одежду насквозь, зато потом солнышко быстро сушило. Веприк отнесся к путешествию посерьезнее: надел кожаную рубашку с меховым краем, в которой ему очень скоро стало жарко. Тогда он тоже надел простую холщовую рубаху, а на нее для тепла - еще одну такую же. Тетеря, выбирая дорогу, тащил свои саночки овражками и звериными тропками, а Веприк топал сзади налегке, рыскал по кустам и в конце концов объелся ягодами так, что ойкал при каждом шаге. Ночевали в ложбинках, на ночь клад закапывали, а ложились с большим удобством на санки, поверх роскошных мехов. Накрывались медвежьей шкурой.

В одном месте батя поднял руку и указал глазами на сосновую ветку, дрогнувшую впереди. Веприк, имевший привычку всегда следить за тем, что делает батяня, немедленно остановился и, напрягая изо всех сил глаза, вгляделся в густую хвою. Через некоторое время он обнаружил, что сосновые иголки едва прикрывают большую рысь, припавшую к ветке, и удивился, как он сам не заметил зверя. Рысь, не отрываясь, глядела в намеченную точку под собой - туда, где должны пройти путешественники и где удобно будет упасть на шею одному из них. Конечно, рыси намного меньше тигров, но эти коренастые кошки очень тяжелы и в прыжке способны сломать шею лосю.

Прошла минута. Рысь удивилась, что никто не идет и вздернула вверх морду с круглыми, шальными глазами. Обнаружив зрителей, она растерянно моргнула и, толкнувшись толстыми могучими лапами, перелетела на ствол сосны и исчезла в лесу. Она убежала в самую чащу и от стыда до вечера не показывала оттуда носа.

Идти стало легче, но малина Веприку больше не попадалась, а только объеденные кусты и деревья с содранной корой. Наконец он сообразил, что батяня ведет его по тропе, расчищенной недавно прошедшим здесь стадом лосей.

- Так я без ягод совсем останусь, - раскапризничался Веприк. - Не можешь, что ли, в другом месте дорогу выбрать?

- Спасибо, сынок, - обиженно сказал Тетеря, останавливаясь и утирая лоб. - Татка санки тяжелые волочет, а ему малинку подавай.

- Ну, батянюшка, - принялся подлизываться сынок. - Ты санки где хочешь, протащишь, а малина-то скоро сойдет совсем... не наемся!

- Обжора! - с удовольствием сделал заключение отец. - Сразу видно: мое дитятко, родненькое. Дуньку бы еще сюда...

- Дитятко родненькое, а голодом мори-и-шь...

- Голодом?! Медвежатину копченую ел? Пирог сладкий ел? Репку ел? Мою репку, которую из-под носа у батянюшки стянул, ел?..

- Малинки бы еще... Ну хоть ежевички,.. - тянул Веприк. - Чернички... Клюковки...

- Мухоморчиков, - передразнивал батяня. - Вкусных, сладеньких!.. Вон, видишь, просвет за деревьями? Это уже дорога.

Конечно, по дороге хорошо и идти и санки везти. Но плоха дорога тем, что подстерегают на ней путника разбойники в надежде отобрать чужое добро. Зато Тетеря хорош тем, что разбойников, как и опасных зверей, за версту слышит и чует: вот не вовремя верхушка у елки закачалась, вот сова угукнула средь бела дня, вот ветер донес тепло живого существа, сидящего в дальних кустах. Тогда Тетеря с сыном заранее сворачивали с дороги и обходили недоброе место лесом.

Чем ближе к Киеву, тем больше народа встречалось в пути. Березовские охотники перестали прятаться, иногда даже вступали в случайные разговоры. Веприк смотрел во все глаза, такие люди, как на киевской дороге, даже в сказках ему не встречались: среди простого деревенского люда, двигавшегося пешком и в телегах, шли гусляры и бродячие скоморохи в цветных лохмотьях, прошла цепочка нищих слепцов, проехал караван купеческих телег, окруженный охраной с мечами, купцов обогнал богатырь в кольчуге и шлеме...

Пока мальчик вертел головой, дорога вылилась на равнину и, приблизившись к берегу реки, распахнула справа и слева осенние, оранжевые, поросшие ковылем просторы. А впереди, за плавно катившим холодные воды Днепром, на правом его берегу возлег град Киев, мать городов русских. Столько домов стояло вдоль по реке, что непонятно было Веприку, откуда на всем белом свете сыщется народ, чтобы все эти избы заселить. А выше всех, выше гор, вознеслись за домами высоченные земляные валы с неприступными бревенчатыми стенами на них - киевский кремль. Пройдет еще двести лет и в далеких восточных лесах построят Москву, будущую новую столицу Руси, но никогда не будет у Москвы таких высоких стен и никогда река, на которой она стоит, не сравнится с могучим Днепром.

Отец с сыном присели на высоком берегу и долго смотрели на столицу, молча любуясь и удивляясь.

-------------------------- 7 ОБЕЩАНИЕ ВОЕВОДЫ

В Киеве батяня провел Веприка к одному знакомому, у которого он всегда ночевал. Как во сне проплыли мимо огромные, двухэтажные дома, крикливые площади, шумные кузнечные поселения с огнедышащими печами, стоявшими прямо у дороги, - пока путешественники не очутились перед невзрачным, наполовину закопавшимся в землю, бревенчатым домиком, выходившим на улицу глухой стеной без окон.

- Чернобород! - закричал батяня, стучась в калитку.

Из дверей вышел улыбающийся долговязый мужик с совершенно седой бородой и, полюбовавшись на тетерин приветственный поклон, так же церемонно, в пояс, поклонился.

- Тетерюшко! Будь здоров! Давно как не виделись! Забыл нас совсем? А я-то все глазоньки проглядел: где ж Тетеря, куда подевался, сокол наш ясный... а чего это ты приехал? Зима ведь на носу.

- Беда у меня, Чернобородушка, - ответил отец.

- Беда? - повторил мужик. - Ну тогда заходите, обедать будем... У нас на Руси положено так, - говорил он, отпирая ворота и помогая охотникам протащить санки во двор, - сначала гостя напои, накорми, а потом уже это... спать уложи.

Двери чернобородова домика имели замечательное свойство: они были шире любых ворот. Протащив санки сквозь домик, путешественники оказались на обширном дворе, окруженном всяческими постройками. Веприк таращил глаза на длинную конюшню, высокий дом с подвалом, еще дом - пониже и пошире, крепкие сараи, баню, коптильню, навес со сваленными там в большом количестве пузатыми бочками и обручами для них. Земля во всем дворе была застелена досками. Мальчику все это показалось похожим на подземную избу в волчьем кургане: ни деревца, ни леса, - чисто, богато, важно. И хитро спрятано за неприглядным забором.

- А это Веприк, сынок мой, - сказал Тетеря.

- Как же! - обрадовался Чернобород. - Слышал! Батька твой говорит, серьезный парень? Помощник?

- Видишь вот - одного меня в город не пустил, - подмигнул батяня. - Потеряешься, говорит, плакать будешь, ищи тебя потом.

Пригожая девушка поставила им на стол в чистой комнате миску со щами, а потом уставила стол закусками: грибами, капустой, пирогами. Выслушав батин рассказ, Чернобород покрутил головой в сомнении:

- Не знаю, Тетерюшка, не знаю... Боязно как-то - к самому князю! Может, не пойдешь?

Понятно, что батяня Черноборода слушать не стал - да он и не всерьез советовал. Уговорил только помыться в бане, а с князем подождать до следующего утра.

Попасть к великому князю оказалось сложнее, чем березовцы себе представляли. Владимир Святославич жил в высоком - страшно сказать: в три этажа - тереме. Несказанную резную красоту этого терема стерегли дружинники и слуги князя. Терем был окружен двором и другими постройками, тоже полными народа. Вокруг шла высокая стена с воротами. В ворота березовцев не пустили.

- Мне бы к князю, - начал Тетеря разговор со стражниками у ворот.

- Мне бы тоже! Да не зовет! - весело отозвался один из них, белобрысый и светлоглазый.

- Ты откуда такой взялся? - удивленно спросил второй.

- Из Березовки, - хмуро отвечал охотник.

- Что ж вы такие разговорчивые в Березовке, что вам между собой разговоров мало, обязательно князь тебе понадобился?

- Беда у меня, - сказал Тетеря.

- Шел бы ты мимо, мил человек, - ответили стражники.

- Я с подарком.

- С каким подарком?

- Не покажу!

- Мало нам своих дураков, еще из Березовки приехали, - сердито сказал второй стражник. Молодой, светлоглазый крикнул во двор "Копыто! Десятника позови!" и с любопытством принялся изучать упрямого Тетерю, подмигивая иногда Веприку. Пришел десятник. Отец помялся и раскрыл плетеный короб с золотыми лошадками. У дружинников глаза на лоб вылезли.

- Воевода тут? - хрипло спросил молодой стражник.

Батяню с почтением увели и Веприк долго ждал его на улице, отойдя от любопытных дружинников у ворот. Наконец отец вернулся - без короба.

- Видел князя? - первым делом спросил Веприк.

Отец покачал головой.

- Мне Добрыня Малыч, воевода, обещал все князю пересказать. Говорит, быстро такие дела не делаются. Лучше бы обождать, пока Илья Муромец подъедет, он сейчас Чернигов от печенегов один обороняет. Да ведь никто не знает, куда за Змеем ехать. Воевода говорит, давно бы войско послали, если бы знали куда. Сказал, подумают они с князем, потом скажут, что и как.

У Веприка мурашки по спине побежали: как же, такие люди будут думать, как мамку его выручить! Неужели придумают? Маманька, маманюшка, потерпи, родная, немножко уже осталось.

Чернобород тоже сказал, что воевода Добрыня - мужик серьезный, первый человек на Руси после князя Владимира. Сказал - и задумался. И батяня о чем-то задумался, а потом и говорит:

- Змея найти - дело малое. Сначала приманить его надо.

И снова замолчал. И нахмурился.

-------------------------- 8 ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СЕРДИТСЯ НА ТЕТЕРЮ

На следующее утро Тетеря с Веприком снова явились к княжьему двору. Молодой белобрысый стражник опять был на месте, а вместе с ним двор сторожил какой-то незнакомый мужик.

- Мне бы к воеводе, - сказал Тетеря.

- Пускать не велено, - ответили стражники.

- Я по делу. Я придумал, как Змея поганого приманить.

- Не велено пускать.

- Вчера я у воеводы был. Он говорил, пошлет войско на Змея, только не знает куда. Обещал помочь.

- Иди мимо, мил человек, - с сочувствием сказали стражники. - Наше дело маленькое. А воеводское дело большое. Не нам судить.

- Батянь, - зашептал Веприк,- не поможет нам князь! Пойдем отсюда, ну его к лешему.

- Ага, - послушно ответил Тетеря.

Он повернулся спиной к княжескому терему и пошел прочь. Веприк догнал его и услышал, как батя бормочет "... двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять!" Отсчитав двадцать пять шагов, Тетеря повернулся, взял разгон и вихрем ринулся в ворота. Стражники дружно шагнули плечо к плечу и выставили перед собой красные, обитые железом щиты, словно стена выросла. Врезавшись в защитников ворот, березовский охотник одного опрокинул на спину, а второй отлетел в сторону, как воробей. Тетеря, как по деревянному мостику, пробежал по первому стражу, вылетел на середину двора и ошалело огляделся: повсюду были воины, наверно, сотня, не меньше. Оторвавшись от своих занятий они все уставились на чужого мужика, ворвавшегося на княжеский двор, а потом бросились его ловить. Тетеря носился по двору, преследуемый целой свитой красных от бега, ругающих его на чем свет стоит, дружинников, но сдаваться не желал. Иногда на него набрасывались сразу десять человек и тогда могучий березовец раскидывал их по двору так широко и привольно, словно сеял - чтобы росли-вырастали новые дружинники на защиту земли русской.

Вечно так продолжаться не могло. Тетерю наконец поймали, повиснув у него по три человека на каждой руке.

- Что за разбойник такой? - удивлялись вокруг.

- Брат это мой, ребята! - неожиданно подал голос вчерашний белобрысый стражник. - Что, милый, опять собачку потерял? Собачка у него есть любимая, из тряпочек... Силы-то много, а ума почти что совсем нету. С детства он у нас такой.

Тетеря с ненавистью смотрел на вруна. Стражник весело подмигнул ему правым глазом. Тетеря молча примерился врезать ему под веселый глаз, хоть под правый, хоть под левый.

- Чего хмуришься на меня? - ворковал самодельный брат, подталкивая Тетерю к выходу. - Да не брал я твоей собачки! Опять небось с мальчишками на улице в салочки играл, там ее и оставил.

- Ай да Свен!

Дружинники уже не ругались, а посмеивались.

- Ну и брат у него!

- Потерял собачку, пришел и надавал нам всем по шее!

Выведя наконец "брата" за ворота, Свен постучал себя по лбу:

- Ты что, с ума сошел, дубовая твоя голова? Ты что, собрался княжеский терем в одиночку воевать? Говорят тебе: воевода велел тебя не пускать. Не хочет больше тебя видеть. Не лезь, послушай доброго совета, а то как бы хуже не вышло.

У Веприка сердце заныло смотреть на батяню, как он, понурясь, ходит вдоль княжьего забора.

- Бать, это значит он клад-то наш украл? - спросил он про воеводу.

- Не то плохо, что украл, - ответил отец. - Плохо, что помочь не хочет.

- И князь с ним заодно?

- А кто его знает!

Отец с тоской посмотрел на крышу терема, торчащую из-за забора. Он отошел немного и снова посмотрел на терем. Веприк подумал, батяня сейчас опять разбежится и полезет на забор, приготовился уже его ловить.

- Княже! - заорал вдруг Тетеря, стоя посреди улицы. - Горе мне! Сирота я и дети мои сиротки! Унес змей поганый мою Смеянушку, лишил нас света и радости! Слышишь ли, княже?

Довольно быстро вокруг Тетери собрались любопытствующие горожане, пара дружинников, посланная выяснить, в чем дело, тоже остановилась, взирая на горюющего березовца с сочувствием.

- Горе мне! Смотри, княже - плачу! Унес змей жену мою, а меня оставил - беду бедовать, горе горевать!

Необычного вида человек с черными огромными глазами и большим носом внезапно остановился на своем пути и поспешил прямо к Тетере. На человеке была длинная рубаха из непонятной материи, а сверху он был еще обмотан полосой шерстяной ткани, которую умудрился натянуть даже на голову. Волосы у него были под стать глазам - очень черные, кудрявые, а нос - красный от холода.

Незнакомец в необычайном волнении ухватил Тетерю за рукав и забормотал что-то не по-русски. Тетеря тряхнул рукой, но незнакомец приклеился, к нему как репей.

- Погоди, погоди, я грек, - торопливо говорил он. - Послушай меня! Мое имя Фукидид из Никеи.

- В греках все так хорошо за рукава на улице хватаются или только в твоей Никее? - довольно нелюбезно осведомился охотник, неохотно прекращая свои вопли под окнами княжеского терема.

- Не могу поверить! Мы товарищи по несчастью! - воскликнул красноносый грек и действительно прослезился. - Дай же я тебя обниму!

- Не дам! - решительно ответил Тетеря. - Я тебя первый раз вижу. Какой ты мне товарищ?

- По несчастью! - с жаром пояснил грек. - У тебя дракон украл жену? У меня тоже дракон украл жену! Ах, радость-то какая!

- Ты очень странный человек, - сказал Тетеря, с любопытством уставившись на нового знакомого. - У тебя украли жену, а ты радуешься. Раз она тебе не нравилась, зачем же ты на ней женился?

- Жену свою я любил безмерно и потерять ее было для меня ужасным горем. Но теперь я нашел тебя и это для меня великая радость! Неужели не понимаешь ты, как хорошо найти душу, способную понять твои страдания, глупый ты русский человек?

- Глупый ты грецкий человек! - обиделся Тетеря.

- "Грецкий" - так про орех говорят, - поучительно заметил грек.

- Глупый ты грецкий орех, - поправился охотник. - Мою жену украл не дуракон, а Змей Горыныч.

- Ах, это только в такой необразованной стране, как ваша Русь, имеет он это ненаучное имя! Весь мир знает, что тварь, похитившая наших любимых супруг, относится к семейству ползучих гадов, - вместе с ядовитыми змеями, червяками и крокодилами, а именно - к разновидности гадов крылатых, то есть драконам. Известно, что драконы любят драгоценные камни и блеск огня. Тот, которого вы, русские, называете Горынычем, не может устоять перед женской красотой... но прости, я тебя перебил: ты так увлеченно кричал что-то под окнами у вашего князя.

- Да, князь с воеводой обещали помочь мне одолеть поганого Змея и обманули, поэтому я кричал "Горе мне, княже!"

- Ты неправильно кричал, - тут же с видом знатока определил Фукидид. - Твои вопли, конечно, облегчают душу, но пользы от них никакой. Ты должен указать князю на его обязанности.

- Что же, князь обязан спасать мою жену?

- Конечно! Правитель должен хранить мир и порядок в своей земле! Князь он или не князь?

- Княже! - заорал Тетеря так, что грек подпрыгнул. - Князь ты или не князь? Почему не защитишь землю русскую? Летает над Русью лютое чудище! И будет летать, проклятое! Почему...

На втором этаже княжеского терема окно вдруг распахнулось с такой силой, что ставни врезались в стену, а одна - повисла набок. Узнав русую бороду и синие глаза Владимира Красно Солнышко, народ начал опускаться на колени. Один Тетеря не испугался.

- Будь здоров, княже! - громче прежнего заорал он. - Чудище-то летает, а тебе и дела нет! Князь ты или не князь?

- Я тебе сейчас покажу, и какой я князь и какой я не князь, - закричал в ответ Владимир Святославич. - Долго будешь помнить и всем рассказывать!

- Сколько еще будем терпеть безобразие на светлой Руси? - вопросил Тетеря.

- Ты и есть самое главное безобразие на Руси! - ответил Владимир. - Набрался ума против князя на улице орать!

Из-за угла уже выбегали десяток дружинников, но увидев, с кем придется иметь дело, испуганно попятились. Однако Тетеря сник и сдался в плен без драки.

- Вяжите сироту, радуйтесь, - сказал он. - Иди, Вепрюшка домой. Зря мы с тобой в Киев ходили.

- Батяня! - воскликнул Веприк, прорываясь к отцу сквозь заслон дружинников. - Как змея-то приманить? Неужели сами не сможем?

- Иди домой, Вепрюшка, - тихо повторил отец. - А я в подвале у князя посижу... поучусь уму-разуму.

- А меня трогать нельзя! - скандальным голосом завопил Фукидид, хотя его трогать никто и не собирался. - Я - грек! Чужеземный гость! Прибыл по торговой надобности.

- Оставьте грека! - взревел, встрепенувшись, Тетеря, решив, что его приятеля обижают. - С меня весь спрос, меня и наказывайте, - смиренно продолжал он, помогая подняться дружинникам, которых уронил.

Никейского гостя уже и след простыл.

Долго караулил Веприк у ворот княжеского двора.

- Не горюй, паренек, - утешал его белобрысый веселый Свен. - Князь наш горяч, но незлобен. Поругает, может, выпороть велит - и отпустит... говоришь, сам Змей Горыныч к вам в деревню прилетал? Раскрасавица, наверно, мать у тебя.

Время шло, но отца все не было.

- Я к вечеру закончу службу, схожу узнаю, что там с твоим батькой, - пообещал Свен. - Ты пойди хоть поешь, целый день ведь тут торчишь.

Веприк отошел в сторону. У него даже слезы на глаза не шли, так он был зол. Больше всего ему хотелось, чтобы великий князь вывалился из своего высокого терема и шею себе свернул. Если бы привели к нему Змея Горыныча и князя Владимира, поставили обоих и спросили "Кого убить?", выбрал бы князя, а змей пусть пока поживет. Он хоть и крал, да не обманывал! И в самом деле - большой зверь. Неужели всей деревней яму на него не выроем? Приманить бы только... На что же отец придумал приманивать-то?.. Хорошо бы на князя Владимира!

Еще, конечно, хотелось есть. Оглядевшись, он понял, что не представляет, в какой стороне находится дом Черноборода. Побродив по улицам и поспрашивав прохожих, он совсем заблудился и еле-еле нашел дорогу назад к княжескому терему.

Стража уже поменялась. Наконец пришел Свен. Глядел он невесело.

- Плохи твои дела, парень, - честно сказал он. - Заперли твоего батю и отпускать не хотят. Привели его к князю, тот на него ругался-ругался, так что на улице слышно было, а батька твой ему про клад золотой напомнил. А князь удивился, какой еще клад, говорит, позвать сюда Добрыню Малыча, воеводу. Начал князь наш на воеводу ругаться, да только поняли они, что твой батя еще клады знает, помирились и вдвоем на батьку твоего напустились: скажешь, где еще золото - отпустим, а нет - так и просидишь в подвале, в яме сырой, до старости. А батяня твой молчит, вздыхает только. Я против Владимира Святославича ничего сказать не хочу - будь наш князь здоров и славен! и воевода тоже - да только чем человек богаче, тем он жаднее. Очень уж хочется князю с воеводой еще золота получить...

- Да ведь в могиле оно!... - с ужасом воскликнул Веприк, но тут железная свенова рука зажала ему рот и молодой дружинник торопливо оттащил его подальше от ворот, на улицу.

- Что ты орешь? - понизив голос, заругался на него Свен. - Тоже в подвал захотел, разрази тебя Перун?! Я отцу твоему шепнул в окошко, что ты здесь. Он говорит, чтоб ты домой шел, не вздумал князю да воеводе на глаза показываться. Легче ему будет, если тебя тоже в подвал посадят? Вот то-то. А батянька твой сам дорогу домой найдет, когда отпустят.

У Веприка голова кругом пошла: как можно отца одного здесь кинуть?! Вот оно, богатство-то чужое, прав был батянюшка, как будто чувствовал, что погубит оно его!.. Что делать-то теперь?

- Эй, парень! - сердито сказал Свен, разгадав мысли мальчика. - Не дури! Не делай хуже. Вернется батя, не у печенегов ведь в плену... Тебе ночевать-то есть где?

Не хватало только Веприку побираться теперь по всему Киеву. Пришел вчера еще с отцом, с богатством золотым, с мехами драгоценными, а стал сиротой голодным, холодным, ночующим где попало...

- Переночую, - буркнул он, не глядя на Свена.

- Ты, может, есть хочешь? Есть кому покормить-то?

- Покормлюсь.

Ему бы только из этого Киева выбраться - а в лесу не пропадешь. И не заблудишься, как в городе.

- Ты, знаешь что, ты возьми-ка мою рубашку на всякий случай, - сказал вдруг молодой дружинник. - Возьми, не кривляйся!

- Обойдусь.

- В наших краях, на севере, обычай есть: два воина рубашками меняются. Значит, обещают помнить друг о друге, - пошел на хитрость Свен.

- Моя рубашка на тебя не налезет! - мрачно сказал Веприк.

- Тебя зовут-то как?

- Вепрем.

- Батяня, наверно, назвал, чтобы сильным рос!

- Чтобы упрямым был! - ответил мальчик и наконец-то поднял на дружинника глаза.

- Оно и видно! - пробормотал Свен, стаскивая кольчугу.

Следом за кольчугой он скинул и меховую, крепкую рубашку из овчины, расшитую светлыми бляхами и, не успел Веприк понять, что происходит, ловко одной рукой подхватил кольчугу, а другой - швырнул рубаху мальчику под ноги. Повернулся и исчез в толпе, голый по пояс. Веприк было кинулся за ним, но испугался потерять чужую хорошую рубашку, вернулся, а когда поднял ее, Свена уже след простыл. Люди вокруг посмеивались. Веприк стоял на площади с подарком в руках.

К Чернобороду, он знал, дороги ему не найти: надо было меньше на отца полагаться и больше по сторонам глядеть, а теперь уж ничего не поделаешь. В сторону княжеского двора смотреть даже было страшно: а вдруг узнали уже, что ему тоже тайна клада ведома? Вдруг только и поджидают, чтобы схватить и в темную яму в подвале бросить?

Надо было выбираться к Днепру, за которым шла дорога в родные леса.

Солнечный свет медленно угасал, прохожих на улице становилось меньше и Веприк торопливо пошел в ту сторону, откуда плыл по воздуху влажный речной дух. Это было непросто: дорогу все время перегораживали дома и заборы, но наконец он увидел реку - далеко внизу под собой, под вознесшимся круто в небо защитным земляным валом. Возвращаться в темный город ему не хотелось и он полез вниз, проехал сколько-то на спине, ободрал ладони, но наконец попал на большую площадь у реки, где в темноте ворочалось еще довольно много народа: некоторые укладывались спать под навесами, а некоторые возились с телегами и лошадьми. У навесов горели костры.

Веприк с большим облегчением понял, что попал на торговую площадь. Он пошел выбрать себе место на ночь. Маленький охотник чувствовал, что ночью должен быть заморозок и надел свенову рубаху. Тут он почувствовал, как его злость на непрошеного дарителя хочешь-не хочешь проходит: уж больно хорошо грела рубашка, хотя и была ему намного ниже колен, словно у девчонки. Свои-то теплые вещи он оставил у Черноборода.

Он попробовал пристроиться у телеги с сеном, стоявшей недалеко от навеса, но оказалось, что место уже занято.

- Сюда нельзя. Я здесь по торговой надобности! - сердито сообщил обитатель сена, высовываясь наружу.

Веприк тут же узнал чудного грека, помогшего им с отцом разозлить великого князя.

- Дядя грек! - обрадованно сказал он. - Помнишь - сегодня утром? Моего батю дружинники поймали, а ты убежал!

- Да, - согласился грек. - Я бежал, как олень! За мной гнались русские воины, известные своей свирепостью и непобедимостью, но я не сдавался, я отважно... бежал, пока не убежал!

Веприк не заметил, чтобы за греком кто-то гнался, поэтому он хотел возразить, но тот не дал ему вставить ни слова и с воодушевлением продолжал:

- Но они меня выследили! Когда я пришел домой на греческий двор, меня уже поджидали два дружинника, делали вид, что выбирают ткани...

- Ты точно знаешь, что они за тобой приходили?

- За чем же еще? - обиделся грек. - Я же имел смелость поспорить с самим великим князем!.. Мальчик, ты должен меня спрятать! А весной я тайно сяду на корабль, отправлюсь в свою родную Никею и напишу там книгу о диких нравах русских людей!

Веприку казалось, что чужеземец как-то неправильно пересказывает события прошедшего дня, но ему хотелось поближе познакомиться с таким ученым человеком: как много он мог рассказать о Змее Горыныче! И потом, если он хочет узнать о диких нравах, нигде лучше Березовки ему этого не сделать, достаточно только посмотреть на Матрену.

- Я завтра иду домой в деревню, - сказал Веприк. - Если хочешь, пойдем со мной.

- Добрый мальчик! - вскричал грек так энергично, что с него посыпалось сено.

Они соорудили себе по гнездышку в теплом сене и мирно проспали до утра, пока сердитый хозяин не пришел и не прогнал их, заставив сначала собрать раскиданный товар.

-------------------------- 9 ДОРОГА ДОМОЙ БЕЗ БАТЯНИ

А утром стало понятно, что домой Веприку не добраться: перед ним лежал Днепр, великая русская река, до середины которой, как известно, не всякая птица долететь может, - и дом был за лесами, на том берегу. У кромки воды с рассвета толкались перевозчики с лодками, но ни у Веприка ни у грека не было при себе ничего ценного, чтобы оплатить перевоз.

- Придется с себя какую-нибудь одежду снять, - решил мальчик. - Нам на тот берег надо.

- Какой ты однако дикий мальчик! - немного свысока отметил грек, оглядывая Веприка. - В наше образованное время такую простоту уже редко отыщешь!

- У вас в греческой земле, может, и редко отыщешь, а у нас таких диких мальчиков полным-полно, - обиженно буркнул Веприк.

- Твоя грубая мохнатая рубашка расшита - чем бы ты думал? Неужели ты никогда не видел греческих серебряных монет?

Веприк монет не только до того дня не видел, он даже не знал, что это такое. Все покупки вокруг него совершались по старому русскому обычаю с помощью ценных звериных шкурок, которые и служили русским людям деньгами.

- И много на такие монеты можно купить? - удивленно спросил Веприк, изучая на рубашке опоясанные рядами светлых кружочков рукава, горло, подол и грудь.

- Я не знаю, какую цену могут иметь деньги в вашей стране, где люди даже не знают, что это такое, а у меня на родине за одну такую монетку можно купить, например, кувшин с маслом.

- А переехать на другой берег хватит?

- Я бы сказал, за одну монету нас раз пять должны перевезти туда и обратно.

Веприк удивленно покачал головой и на всякий случай переодел рубашку шиворот-навыворот: не так красиво, зато безопаснее.

Веприк с греком выбрали лодочника подобрее на вид и оторвали с рубашки одну из серебряных монет. Мужик при виде монеты совсем не удивился: с ним, наверно, нередко расплачивались такими денежками. Мальчик полез в лодку, но Фукидид заупрямился.

- Много с тебя будет, жадный человек! - заявил он перевозчику. - Ты должен по справедливости дать нам что-нибудь взамен,

Веприк не успел напомнить греческому скандалисту, чем кончились его поиски справедливости при дворе киевского князя, из-за которых они должны были сейчас бежать из города.

- Дай нам в обмен мешок гороха! - нудил грек.

- Где я возьму тебе мешок гороха?! - рассердился на него лодочник.

- Ты должен вернуть хотя бы половину этой прекрасной монеты!

- Так бы сразу и сказал, - успокоился лодочник и полез в лодку под лавку.

Вылез он с топором. Не успел Фукидид закричать о кровожадности и свирепости русских лодочников, как мужик ловко разрубил монетку пополам. Одну половинку он вернул, а вторую с большим удовольствием спрятал у себя.

Веприк, сидя в лодке, прощался с уплывающим от него Киевом: он не полюбил его и был бы рад, что уезжает, если бы рядом сейчас был батяня. Он не жалел о потерянных мехах и золоте: Веприк привык иметь немного, а если ему требовалась новая вещь, он делал ее сам - из дерева или глины, которых вокруг всегда достаточно. Маленький охотник не позволял себе унывать, он знал, зачем едет домой: ловить дракона. А там видно будет... Было бы еще видно, как его ловить, этого дракона.

До вечера шли они с греком по лесной дороге в компании других пеших путников. На лужах потрескивал ледок и люди были все румяные, взбудораженные первым морозцем. На половину греческой монетки купили себе много еды и кресальце - огонь высекать. Вместе с несколькими попутчиками переночевали в придорожной деревне. Фукидид интересно рассказывал о родных краях, но, Веприку казалось, много врал: трудно поверить, что где-то зимой не бывает снега.

На следующий день дорога стала пустеть. Веприк уже с опаской прислушивался к доносившимся время от времени шагам: не разбойник ли? Ближе к вечеру он свернул с дороги и повел своего греческого спутника так, что солнце светило им в левый бок.

- Куда это мы направляемся? - забеспокоился Фукидид. - Ты что, хочешь, чтобы я сломал себе ногу в этих буреломах?

- Страшно одним на дороге, в лесу-то веселее. Да и ночевать где-то надо.

- Как?! Ты хочешь сказать, что и сегодня мы не дойдем до твоей деревни?!

- Сегодня не дойдем, - с уверенностью ответил мальчик. - Нам идти еще недели две.

- А! - вскричал Фукидид - Коварный маленький дикарь! Ты заманил меня в лес, чтобы убить! О, я несчастный! Что ж ты медлишь? Бей меня в темя своей ужасной дубиной!

Веприк с удивлением снизу вверх посмотрел на греческого гостя: Фукидид хотя и не отличался богатырским сложением, однако был взрослым мужчиной, и довольно высоким, - против худенького белобрысого восьмилетнего мальчика. Стукнуть было нечем. Веприк вздохнул: скандальный попутчик уже успел надоесть ему.

- Нету у меня дубины, дядя Фукидид, - сказал он.

- А! - с облегчением воскликнул грек. - Тогда пошли дальше.

Веприк не стал ему напоминать, что в лесу можно отломить по десятку ужасных дубин с каждого дерева.

На ночь он заставил Фукидида забраться в большое высокое дупло на дубе, и, хотя грек еще несколько раз принимался жаловаться, что юный спутник хочет его смерти, они провели ночь очень уютно.

- Мы будем ходить по вашей ужасной стране, где нет даже дорожных указателей. В конце концов мы замерзнем и умрем, - заявил грек, узнав утром, что на дорогу они возвращаться не собираются.

- Нет, - возразил Веприк. - Вот, посмотри, дядя Фукидид. Видишь, на пне мох? И вон на том тоже, и на том. Видишь, мох гуще растет с одной стороны, а с другой - лысина. Вот нам и надо в ту сторону, куда мох показывает, тогда придем к реке. А там уж до дома рукой подать. В лесу не заблудишься.

- О боги! И мы пойдем туда, куда показывает какой-то дурацкий мох? Непонятно, кто глупее - он или мы... И что мы будем есть? Что ты суешь мне эти отвратительные сырые грибы?.. И почему себе взял больше, чем даешь мне?.. Я бреду по ужасному русскому лесу по колено в снегу...

Фукидид не замолкал ни на минуту, а Веприк мрачно молчал, сгорая от желания накормить грека мухоморами.

- А это что? О! Еда! Боги сжалились надо мной! - завопил Фукидид, обнаружив в маленьком углублении под веткой осины три лесных ореха.

- Не трогал бы ты чужое, дядя Фукидид! - сказал Веприк. - Тебе это все равно на один зуб, а белке - запас.

- Ну вот еще! Белка себе еще найдет, а я умираю с голоду! - объявил грек, готовясь ворованным орехом закусить обед из большого ломтя хлеба и спелой ежевики. - Ай!

Еловая шишка врезалась ему в глаз и отлетела на землю. Это была очень увесистая шишка, белке было тяжело кидать ее, но результат вознаградил старания: греков глаз опух и стал наливаться синевой.

- Ты! Ужасная русская белка!.. Только в вашей дикой стране белки могут быть такими кровожадными! Ай, как больно!.. Ну где еще белка может напасть на человека?

Вечером Фукидид попытался сбежать. Им снова повезло: нашлось большое удобное дупло, но Фукидид отказался в него лезть.

- Если разобраться в этом вопросе, - заявил он, - дупло - не такое уж безопасное убежище.

- В дупле безопаснее, чем на земле, - начал объяснять Веприк. - Туда не добраться ни волкам, ни вепрям, да и медведь в дупло не полезет. Если только рысь... дядя Фукидид! - невероятная догадка осенила юного охотника. - Скажи честно: ты боишься, что на нас нападет белка?!

- Нет! - не пожелал признаться грек. - Конечно, одна белка не решится напасть, нас же двое... А если их будет стая?

Мальчику ничего не оставалось делать как забраться в дупло в одиночку. Не мог же он втащить Фукидида на дерево. Его чужеземный приятель посмотрел вокруг себя, потом быстрым решительным шагом несколько раз обошел вокруг дерева и остановился прямо напротив Веприка. Постояв, он неожиданно взвыл на весь лес:

- Вепря! Вепрюшка! Ау! Я тут!

- Что ты воешь? - воскликнул испуганный мальчик.

- Я заблудился, - жалобно отвечал грек.

- Куда ж ты шел? - поинтересовался Веприк, гадая, куда можно идти вокруг одного и того же дерева.

- В Киев, - тихо признался беглец.

Веприку жалко стало бедного грека. Как Веприку тесно было в городе, так и Фукидиду неуютно было в живом лесу.

- Иди спать, дядя Фукидид, утро вечера мудренее, - сказал мальчик, заметив, что говорит совсем как маманя, когда она Дуньку успокаивает. - Придем скоро домой в Березовку. Бабушка блинов напечет, медку поешь. Скоро колядка, праздник, весело будет... У нас колядки, знаешь, все какие веселые! В зверей наряжаться будем, угощенье печь... Спи, дядя грек.

Сон был хороший: снова привиделась мама. "Вепрюшка, родненочек мой, - говорила она. - Не замерз ли? Не страшно в лесу без батяньки?" "Не печалься, мать, - раздался вдруг батянин голос, - и ребенка не пугай." Веприку стал виден батя - словно он сидит в другой темной комнате, по соседству с маминой. "Да как же мне не печалиться? - спросила маманя. - Дитенка с собой в город потащил и одного оставил! А дитенок по лесу теперь голодный и холодный шныряет! И грека, бедного, за собой водит. У вас, у Лешаков, голова на плечах у кого-нибудь есть или нету?" Во все продолжение мамкиной речи Тетеря исподтишка подмигивал сыну и пожимал плечами. Да и маманька ругалась как-то не всерьез. "Вы что скоморошничаете-то?! - возмутился наконец Веприк. - У вас дома дети сиротки, а вы веселитесь!" - "Да ведь недолго уже осталось, потерпим," - сказала маманя. "А кто ж вас освободит-то?" - "Ты, Вепрюшка. Больше некому." - "Или ты или Илья Муромец," - уточнил отец.

Проснулся мальчик довольный: сон ему понравился, хотя Веприк и не понял, что он означал. Ему ли самому спасать маманьку с батей? Или надо идти в Чернигов, просить Илью Муромца? Или родители просто шутили с ним?

В последующие дни путники шли на север, питаясь хлебом, грибами, ягодами, орехами, ночуя то у костра то в дупле или в развилке сучьев. В прихваченном ночными морозцами лесу появилось новое лакомство - рябина.

- Кислая! - ворчал Фукидид. - От нее зубы болят.

Бесполезно было объяснять греку, что клал бы он рябины в рот поменьше - и зубы не болели бы. Фукидид брюзжал об ужасных русских людях, о лесных чудовищах: белках и всяких других, о снежных сугробах и ледяных заносах, которые ему приходится преодолевать - хотя снег еще и не выпал ни разу, а лед на лужицах и в лосиных копытцах был такой толщины, что утром таял от одного только солнечного лучика... Чтобы спутник болтал поменьше, мальчик учил его русским песням;

Ой вы, гуси-лебеди,

Где ж вы летали, милые,

Где ж вы, гуси, летали,

Кого вы, гуси, видали?

Не летали вы к моей матушке?

Не видали вы мою милую?...

Песни были и грустные и веселые, идти под них было радостно. Одно было плохо: прошли уже две недели, а никакой реки в помине не было.

-------------------------- 10 ВОЛК

Потом случилось несчастье. Шли по лесу, пели песни. Веприк беспокоился, что идут неизвестно куда, но виду не показывал. Давно надо было дойти до знакомой речки, потом пройти день-два вдоль нее против течения, а там уже - человеческое жилье и брод рядом, а дальше - две деревни и родная Березовка. А речка как сквозь землю провалилась. Фукидид спел про лебедей и придумал дальше:

Ой вы, орлы-соколы,

Где ж вы летали, милые,

Не видали вы мою женушку?

Мою женушку, Ифигениюшку ?..

Веприку стало казаться, что кто-то смотрит на них пристальным взглядом. Люди были далеко, а зверей они не очень боялись: лучшей защитой был Фукидид с болтовней и песнями. Звери шума не любят - поэтому лесные обитатели держались от них подальше. Маленький охотник с недоумением начал озираться, а потом и вовсе остановился, подав знак приятелю, как всегда делал отец. Греку его знак был абсолютно неинтересен, он продолжал шагать дальше и распевать во весь голос. И тут кусты сбоку дрогнули и им наперерез, уже не прячась, вышел крупный волк.

Веприк замер в ужасе, а Фукидид, обернувшись, крикнул "Ну, чего ты там, мальчик!.. Ой, кто это? Кыш!" Кроме белок грек в лесу никого не боялся. Волк низко нагнул голову и оскалил клыки. На боку у него чернела запекшаяся кровь: этого зверя, наверно, выгнали из стаи и теперь он, больной, охотился в одиночку. Ему было некогда разбирать, тихо или не тихо ведет себя добыча. Добыча была ему по силам и ее надо было скорее есть.

Веприк был ниже спутника, поэтому волк, не помедлив и секунды, молча бросился на него. "Кыш!" - смело завопил Фукидид. Зверь был тяжелее мальчика и мог очень легко подмять его под себя и перекусить горло. Можно было бы попробовать бросить в него камнем, а вдруг попадешь в глаз, но Веприк не успел подумать об этом. Он сделал единственное, что показалось ему возможным: падая под тяжестью противника, сунул руку прямо волку в пасть, как объяснял ему батяня. Без руки жить можно, а без горла - нет. Волк сжал челюсти и маленький охотник закричал от боли. Не помня себя, он продолжал одну руку толкать все дальше зверю в глотку, а другой вцепился ему в ухо. Был бы волк поменьше, он мог бы давно откусить мальчику ладонь, Веприку повезло, что она прошла сразу целиком в волчью пасть, а зубы попадали теперь на складки свеновой меховой рубашки и на драгоценные греческие монеты, густо нашитые на рукаве. Стоило волку чуть приоткрыть рот, как Веприк толкнул руку еще дальше, прямо ему в горло. Зверь стал задыхаться, но рот у него уже не закрывался. Он начал отбиваться от маленького человека, но тот не сдавался и никак не хотел отстать. Волк хрипел, метался и наконец, рванувшись, в ужасе отбросил от себя свою неполучившуюся легкую добычу и, не разбирая дороги, бросился бежать.

У Веприка рука была вся изранена, но цела, лицо и грудь были расцарапаны, а от рубашки Свена, в который раз выручившей его, остались одни лохмотья. Он с большим трудом поднялся и тут же ноги у него опять подкосились. Прошло немало времени прежде чем Веприк пришел в себя. Сначала он долго благодарил русских богов за спасение, а потом вспомнил про Фукидида...

Грек нашелся неподалеку - безмолвно вытянувшийся на трухлявом березовом пеньке. Влезть на дерево у него, похоже, не получилось, поэтому он встал на пенек, хотя и трудно было придумать, от какого зверя он на нем мог спастись. Разве только от утки.

На крики Фукидид решительно не отзывался, Веприку пришлось поискать его. Для начала Фукидид решил, что к нему пришло привидение. Он соскочил на землю и хотел убежать. Потом он подумал, что на пеньке все-таки будет надежнее и влез обратно. Зато когда выяснилось, что его юный приятель жив, радости грека не было границ. Он обнимал мальчика с таким жаром, что нанес ему едва ли не больше повреждений, чем волк.

- Это был медведь? - деловито осведомился Фукидид наконец.

- Что ты, дядя Фукидид! Что ж ты волка от медведя не отличаешь?

- В виде шкур отличу, а живого мне, образованному греку, видеть и не обязательно... А кстати, где его шкура?

Кое-как завязали раны Веприка тряпочкой, оторвали левый рукав у его полотняной рубашки и натянули на правую, израненную руку. Сверху Веприк надел остатки свеновой рубахи, добрым словом помянув киевского воина. Фукидид предлагал отдохнуть, но Веприк боялся, как бы волк не вернулся и уговорил грека пойти дальше. Он все надеялся, что река вот-вот появится перед ними, что почувствуют они ее влажное дыхание, но лес становился все гуще.

На ночь путешественники забрались на дерево и, как смогли, привязали себя к ветвям полосками коры. От их беспечности не осталось и следа. Веприк всю ночь не спал: боялся свалиться, мучался от боли в раненной руке и все гадал, выберутся ли они когда-нибудь из леса.

Утро тоже никакой радости не принесло. Рука болела еще сильнее. Фукидид догадался, что они заблудились. Трава и деревья были покрыты толстым мохнатым инеем. Грек простудился и все время чихал. С деревьев за одну ночь облетел весь их пестрый наряд и они остались черные, голые и страшные. Веприк с трудом шел вперед, еле сдерживая слезы. (В те древние времена хорошие, смелые мальчики плакали еще меньше, чем сейчас. А плохие мальчишки - те и тогда ныли очень много... И так же противно.)

Грек уселся прямо на мерзлую землю и больше вставать не хотел.

- Зачем мы все время куда-то идем, если все равно не знаем куда? - задумчиво проговорил он. - Это совершенно бесполезно... Я погибну от голода в ужасной Руси и дикие белки обглодают мой скелет! И правильно сделают. Не надо было сюда ехать...

- Постой, дядя Фукидид. Что это?

Между деревьями тихо шевелилось что-то светлое, которое, приблизившись, превратилось в красивого старца с белой бородой и совсем босого.

- Ого! - сказал старец, подходя ближе. - Ущипните меня, чтобы проснуться!

- Уйди, дедушка, - забормотал Веприк, пятясь от лесного человека подальше. - Ни щипать, ни бить я тебя не буду. Не надо мне твоего клада. Оставь ты нас в покое.

Оглядев две оборванные, красноносые фигуры, дед весело сказал:

- Похоже, вы давно по лесу ходите. Вы откуда такие неприветливые?

- Я из Березовки, - ответил мальчик. - А ты что, можешь дорогу показать?

- А я из Рябиновки, - сказал дед. - Да вон она виднеется.

Теперь понятно было, что за деревьями темнели стены избушек и забор вокруг деревни и что находятся путники не в чаще, а почти на самой опушке.

- Дедушка! - со слезами закричал Веприк. - Я ж тебя за привидение принял!

- А я вас за полоумных принял, - с удовольствием сообщил дед. - Ты чей будешь?

- Тетерин сын, охотников.

- Да ну?! Лешачонок? Знаю твоего батьку... И про маманюшку твою слышали, как ее змей унес. Ох, беда...

За деревьями булькала и стучалась о камни речка. Оказалось, Веприк с Фукидидом на своем пути немного повернули вправо и вышли прямиком к броду.

В теплой избе толстая добрая тетка отмочила раны Веприка в травяном настое, отважных путешественников накормили, помыли в бане, положили спать, а утром пожелали им доброго пути. К вечеру они уже подходили к родной Березовке.

-------------------------- 11 ГРЕК ФУКИДИД В БЕРЕЗОВКЕ

Едва поцеловав бабушку и сдав ей Фукидида на попечение, Веприк побежал за Дунькой. Он увидел ее издали: девочка, в теплой рубашечке и теткином шерстяном платке, сидела на корточках возле деревянного столба, куда чернавин муж вешал рыболовную сеть. При виде брата она сразу вскочила на ноги. Он думал, она побежит ему навстречу, но Дунька стояла на месте и хлопала глазами. Веприк ухватил ее, толстушку, на руки и только тут обнаружил, что от сестренкиной ноги тянется через двор веревочка.

Тут и Чернава вышла на шум.

- Вепрюшка! - закричала она, всплескивая руками. - Живой!

- Тетя Чернава, что ж ты Дуняшку, как собачку, привязала? - сказал Веприк и заплакал.

В Киеве, когда батю в подвал посадили - и то не ревел. Не плакал, пока шли по холоду вдвоем с Фукидидом. Руку волк разодрал - даже это вытерпел. А увидел Дуняшку на веревочке - и все непролитые слезы разом хлынули из глаз.

- Ну что ты, Вепрюшка, - твердила растерянная тетка, обнимая его. - Я ж как лучше хотела. Посмотри: девчонка теплая, накормленная, не могу ж я все бросить и за ней смотреть...

Дунька прижималась к брату и тоже ревела - жалела Веприка.

В лешаковском дворе собралось уже полдеревни: знакомились с чужеземным гостем. Веприк издали услышал как бортник Добрило, показывая по очереди пальцем, называет свою семью:

- Это сын мой старший, Бобр. Понимаешь?

- Понимаю, - отвечал Фукидид, шмыгая носом. - Шубы еще бобровые бывают.

- Это мой младший сын - Бобрец. А это я - Добрило.

- Я очень рад нашему знакомству, уважаемый Бобрило, - ответил грек, у которого от насморка, наверно, заложило уши. - А почему у вас имена такие одинаковые?

- А у нас такой русский обычай: одно имя на всю семью, - радостно принялся врать Бобр.

- На всю деревню! - подсказал Бобрец.

- Старший мужчина кончается на "о". Вот помрет батя - буду я Бобрило, - сообщил Бобр.

- А я еще маленький, Бобрец пока что, - стараясь оставаться серьезным, сказал Бобрец, который был на голову выше своего здоровенного отца.

Грек не знал, верить ему или нет

- А детей у вас как зовут?

- Бобрики и Бобрятки. А жены - Бобрихи.

- Тетеря, хозяин здешний. Вот он из другой деревни, у них там все Тетери. Его по-настоящему Тетерило зовут.

- А меня Чудило, - крикнул Чудород.

Слушатели уже не могли сдерживать хохота, но тут пришла жена Бобра Груша и помешала веселью.

- И не стыдно вам? - сказала она. - Человек из таких далеких краев приехал, чтоб на вас, озорников, любоваться...

- Не беспокойтесь, госпожа Бобриха, - вежливо ответил грек. - Я слушаю ваших родственников с большим интересом.

- Хороший ты человек, Фудя, ласковый, простодушный, - сказал, утирая слезы после хохота, Добрило, пошарил за пазухой и выдал гостю кусочек сот в утешение. - Я таких люблю. Весело тебе жить у нас в деревне будет.

Фукидид до темноты с большим удовольствием общался с народом. Бабушка повязала ему на спину свой теплый платок и стал он похож на дунькину подружку, только бородатую. Грек подробно рассказал березовцам, как они с другом Тетерей бунтовали против великого князя Владимира, как вдвоем храбро сражались против всей его княжеской дружины - и Тетерю победили, а Фукидида нет, потому что он дрался, как вепрь, бежал, как олень и прятался, как лиса, и был неуловим и опасен словно ужасная русская белка. Рассказал, как переплыли Днепр с ужасным лодочником, который под лавкой прячет топор, как шли по дремучему лесу, отбиваясь от диких зверей, которые кидали в них шишками. Рассказал и о храбрости Веприка, победившем огромного волка, но не догадавшимся снять шкуру.

- Я ученый грек! Я море переплыл! - хвастал Фукидид. - Я могу говорить на пяти разных языках и много путешествую по торговым надобностям. А когда я вернусь на родину, я напишу книгу о дикой Руси и ее обитателях.

- А как же твою-то жену змей унес? - спросила Груша. - Неужели он и к вам, в греческие земли летает?

- Ах, я сам виноват: я так любил свою Ифигению, что без конца слагал о ней песни и пел на улице:

"Дева златоволосая, гордость Никеи,

Гордо ступает, прелестная, стройной ногою,

Мне ли подаришь свой взгляд, белолицая дева?

Я от любви и восторга безмолвен стою!.."

Фукидид принялся хлюпать носом - то ли от горя то ли от насморка - и женщины начали жалеть его и совать пирожки.

Веприк распахнул глаза от восторга: перед ним сидел человек, который своими руками приманил к себе во двор Змея Горыныча. Оставалось только повторить его подвиг.

-------------------------- 12 КАК ПОДМАНИТЬ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА

Бортники повадились ходить к Веприку каждый день. Они, сильные и дружные, много помогали осиротевшим детишкам по хозяйству и подолгу болтали с Фукидидом, который наконец разобрался, что Добрилу зовут вовсе не Бобрилой.

Улучив минуту, когда грека не было поблизости, Веприк сказал бортникам:

- Батяня сказывал, Змея Горыныча подманить можно... Помог бы кто!

- А тебе зачем? - с интересом спросил Бобр.

- Да вот я все думаю: если мы всей деревней яму рыть бы стали - неужели не поймали бы зверя?

- Дай-ка подумаю, - молвил Добрило. - Это ведь, можно сказать, большая змея... Разве получится змею в яму поймать? Все равно ведь вылезет.

- Значит так, - с удовольствием принялся объяснять Бобрец. - Роешь яму - длинную такую. Берешь змею за оба конца, растягиваешь и кладешь ее в яму. Хорошо еще сначала ее головой об камень стукнуть, чтоб не вырывалась...

- И пускай вылезает, - ответил Добриле мальчик. - Если там на дне колья будут острые, они брюхо-то змее вспорют, а там пусть лазает - с распоротым-то брюхом... лишь бы шмякнулся в яму с разлета!

Медоходы зашумели, начали прикидывать, как можно заставить поганого змея свалиться в яму, но тут голос подал дедушка Пятак Любимыч:

- Ну поползает он по деревне, пожжет деревню и подохнет... зачем это?

- Как зачем?! - закричали на него. - Как же змея-то не убить?

- Ну убьете, что за радость? - настаивал Пятак Любимыч.

- Дед, ты вообще за кого: за нас или за змея? - возмутился Бобрец. - Смеяну он унес, ты забыл что ли? И Пелгусия, родственника твоего! И эту - фудину жену, Фигунюшку.

- Да толку-то что?! Как вы их найдете, если змея в Березовку заманите и здесь укокошите?! - закричал дед, сердясь на глупое свое потомство. - Он вам мертвый дорогу назад не покажет!

Заговорщики растерянно замолчали.

- Вот если бы прицепиться к этому чудищу, полететь и посмотреть, где оно живет! - пробормотал Бобр.

- Или лучше - кого-нибудь прицепить, - сказал трусливый Чудя, тоже участвовавший в разговоре.

Веприк встал и медленно пошел к избушке. Он рассеянно покрошил хлеба ручным голубям, которых Тетеря птенчиками из леса принес и которые теперь жили у них под крышей. Потом мальчик так же медленно обошел двор по кругу и вернулся назад.

- Я знаю, кого прицепить, - сказал он. - Надо только песню хорошую придумать, чтобы дракон узнал, что у нас в деревне еще красавица есть.

Заговорщики взволнованно подались вперед и долго шептались, перебивая друг друга, тихо ругаясь и споря.

- А давайте Матрешеньку мою ему отдадим, - неожиданно предложил Чудя. - Я, конечно, без нее засохну с горя,.. - сообщил он печальным голосом. - Но с ней я засохну гораздо скорее!.. Как там у грека было в песне? "Дева, гордость Никеи". Будет "гордостью Березовки".

- Какая же Матрена дева, когда она баба? - сердито спросил Добрило.

- Ну пусть баба, - тут же согласился Чудя. - Тоже красиво звучит: "Баба - гордость Березовки!"

- И не белолицая она, а совсем наоборот - краснорожая. - добавил Бобр.

- "Гордо ступает, прелестная, стройной ногою", - пропел его брат стихи Фукидида. - Вы что, с ума сошли? У нее же ноги, как у поросенка!

- Толстой ногою! - придумал Добрило. - "Гордо ступает, страшенная, толстой ногою!"

Дедушка Любимыч прочистил горло и с чувством пропел:

- "Баба черноволосая, гордость Березовки,

Твердо ступает, страшенная, толстой ногою,

Мне ли подаришь свой взгляд, краснорожая баба?

Я от страха и ужаса безмолвен стою!"

- Не "безмолвен стою", а "со всех ног убегаю!" - поправил Добрило под общий хохот.

- Ребята! - воскликнул Бобр. - Надо Фукидида попросить новую песню сложить! А мы возьмем гусли и пойдем споем ее по деревням, чтобы слухом земля наполнилась: мол, в деревне нашей живет царевна-королевна-красавица... Прилетит, поганый, еще как прилетит! Вот чувствую: прилетит, никуда от нас не денется!

- Точно! - зашумели медоходы. - Хоть до Киева дойдем! Вдоль по речке, по всем деревням! Повсюду, по всей Руси песни петь станем!

- И повсюду нам по шее надают, потому что петь мы не умеем никак! - радостно добавил Пятак Любимыч.

Веприк той ночью никак не мог заснуть: все думал, как лучше выполнить свой план. Его мучила совесть, потому что дело он затевал не очень честное и Фукидиду всего рассказывать не хотел.

За бревенчатыми стенами избушки выл осенний ветер, нес зиму. В шуме ветра ему послышались чьи-то тяжелые шаги. Он полежал, прислушиваясь, потом встал и подошел к двери. Шаги вокруг дома слышались громче и, кроме шагов, стало доноситься рычание. Вспомнились страшные сказки про медведя на одной ноге. Мальчик помедлил еще, а потом рывком распахнул дверь и ступил наружу. В полной темноте впереди него поблескивали два крошечных огонька - медвежьи глаза. Зверь пристально смотрел на мальчика, не шевелясь и не издавая ни звука. Веприк рассмотрел темную медвежью тушу. Медведь поводил мордой, пробуя запах, шедший из избы. За лесом бесшумно полыхнула синяя зарница, обведя светом массивную медвежью спину.

- Чего надо? - осмелев от страха, хрипло спросил Веприк.

Зверь не отвечал. Небо полыхнуло еще раз и он заметил, что сбоку, у стены возятся еще два черных пришельца, поменьше и покруглее. Медведица, понял мальчик. У него сердце сжалось.

- Чего смотришь?! - крикнул он со слезами. - Убили батяню вашего? Теперь меня съесть хочешь? На, ешь! У твоих медвежаток хоть мать осталась, а мы одни теперь на всем свете - погляди, пустая изба!

Про пустую избу он, конечно, сгоряча закричал: там кроме Дуняшки еще бабушка спала у печки да грек гостил. Медведица внимательно смотрела на него. Потом наклонила морду, повернулась и пошла прочь. За ней косолапо поспешили ее мохнатые дети. Веприк стоял у порога, тяжело дыша - и от страха, и от радости, и от жалости к себе, к Дуньке, к медвежатам этим, у которых его батяня отца убил.